|
– Зайдем к нам в бухгалтерию, посмотрим, сколько можно подкинуть. Напишешь заявление на работу и на помощь. Кошкины слезы, но на хлеб пока хватит. А жилье… – Он снова задумался, на его выразительном лице явственно читалась работа мысли. – Можно было бы у меня, но там сейчас Толик Глущенко со своей новой, ушел от жены… А я у своей знакомой. Временно, ничего серьезного, не сегодня завтра нужно сваливать, чтобы не возбуждать неоправданных надежд. Господи, ну что им всем так неймется? Замуж, семья, дети, петля на шею… Ты как в этом плане?
– Сейчас один. – Ага, хорошо. Одного легче пристроить. Куда же тебя девать?.. – размышлял вслух Вербицкий. – Ты как в смысле быта? – Нормально, всеяден. Вода, топчан, закрыть дверь… – Есть тут одно местечко – бывшее общежитие работников культуры, сейчас пустует, никак не снесут. Ждут, пока само рухнет. За Марьиной Рощей, на Вербной, семь. Домина двухэтажный, старинной кладки, думали этномузей открыть, да денег на ремонт нет. Там проживали всякие лузеры из актеров и музыкантов, но, по-моему, несколько месяцев уже никого нет. Евстигнеева, из последних, вышла замуж, переехала к мужу. Жабик… Петя Зосимов тоже ушел, говорит, комфорта маловато и жутко одному, особенно ночью. Кликуха – «Приют лицедея» или просто «Приют». Можно там пока, до лучших времен. Запомни, Глебыч, нет ненужных вещей – всегда есть кто-то, кому это ненужное нужно. Как сказал пророк, оставшееся от гусеницы ела саранча, оставшееся от саранчи ели кузнечики, и оставшееся от кузнечиков доели мошки. Последняя копейка, последняя крошка – ты выбросил, а кому-то в масть. Понял? Вот и вся философия жизни. Как? – Согласен. – По рукам! Считай, что вилла твоя. Два этажа – и ты один на пляже. Можно репетировать до полной отключки. Или кирять! Не забоишься? Глеб улыбнулся, чувствуя, что жизнь, кажется, налаживается. – Спасибо, Виталя. Не забоюсь и жду в гости, как только устроюсь. У меня еще пара коробок в аэропорту. – Все пучком, Глебыч! Жизнь жутко интересна, коварна, зараза, и все-таки удивительна! На посошок, дружище! До сих пор опомниться не могу, что ты… как явление Христа народу, е-мое!
Ольга Борисовна
– Не ждали? – Он радостно улыбался. – Не ждала, – сухо ответила Ольга Борисовна, неприветливо меряя художника взглядом. Смерить взглядом так, что мало не покажется, – о, это она умела! – Оказался рядом, дай, думаю, зайду! – Художник продолжал улыбаться во весь рот, словно не замечал более чем сдержанного приема. – Вы говорили с женой? – взяла быка за рога Ольга Павловна. – Не успел. Замотался вусмерть. Вы не поверите, Оля… – И решили зайти сказать мне об этом? – перебила она, вкладывая в невинную фразу приличную меру уксуса. – Рядом был, говорю же. А вы поговорили с мужем? Ей показалось, художник ухмыльнулся. – Нет, – ответила она сухо. – Тоже замотались? Ольга Борисовна вздернула голову и раздула ноздри. «Замотались»! Она не нашлась, что сказать, а художник пояснил: – Я нанимался на работу. Тут, по соседству. – Не взяли? – поспешила позлорадствовать Ольга Борисовна. – Кажется, взяли. – А жэк? – Придется выбирать! – Он пожал плечами. – Предлагаю отметить. У вас когда обед? – Боюсь, я не смогу… – высокомерно начала Ольга Борисовна. |
