Достигнув своего пика, судороги стали медленно отступать. Черно-синие круги перед глазами тускнели, теряя болезненность очертаний и методичность головокружительных вращений.

В этот раз повезло. Кожаный ремень на его голове оказался некрепким, лопнул на мгновение раньше его черепа.

Ромка усмехнулся. «Хрен вам с редькой, краснокожие, а не скальп благородного капитана!»

Чернота вокруг рассеивалась.

Возвращающееся сознание подсказало, что сидит он на полу, в луже чего-то очень зловонного. Он вздохнул, в надежде, что это не то, о чем он подумал.

Напрасно.

То.

Оно самое.

Дерьмовое дерьмо.

Ромка открыл глаза, чертыхаясь и автоматически глядя на циферблат. Двадцать минут второго.

Это длилось четыре минуты.

А кажется, что целая вечность.

— Ромочка, ты жив! — рядом с ним возникло какое-то движение: это из дальнего конца коридора с тазиком и мокрым полотенцем бежала тетя Даша, соседка. — Слава Богу! Ты меня так напугал!

Ромка хотел подскочить, но поскользнулся в луже, и с грохотом растянулся.

— Теть Даш, я сам, я все уберу! — заорал он так, что бедная женщина присела. — Я все уберу! Сам! Только матери ничего не говорите.

— Вот те раз, — всплеснула руками соседка.

— Не трогайте ничего, я все сам, пожалуйста, — он жалобно посмотрел на пожилую женщину. — Теть Даш, пожалуйста.

Она лишь развела руками, с сомнением поглядывая на его бледное лицо.

— Ну, ладно, ванная в конце, по коридору. А я пока чай поставлю, — и суетливо побежала в сторону кухни, что-то бормоча и приговаривая, — совсем замордавали детей своей учебой!..

Она ушла хлопотать на кухню, специально не закрыв за собой дверь и то и дело тревожно выглядывая в коридор.

Но Ромка не рассиживался. Он неловко сбросил с себя испачканную рубашку, скрутил ее в комок. Быстро вытер линолеум приготовленной тряпкой. Дошлепал, покачиваясь, до ванны, сменил воду, и вытер все начисто.

— Теть Даш, ванну можно приму? — проорал он, и, услышав что-то одобрительное, закрыл дверь на защелку, разделся и сунул в раковину грязную одежду, белье.

Все тщательно выстирав, он долго отжимал одежду, резко стряхивал с нее облака мелких капель.

Потом аккуратно расправил рубашку, брюки, повесил на батарее, а сам полез в душ.

«Блин. Четыре минуты. С каждым разом все дольше и дольше», сокрушенно покачал головой он. От мысли, что когда-нибудь это может дойти до получаса, его передернуло.

В дверь тихонько постучали.

— Да, теть Даш, я нормально! — крикнул он. — Я уже выхожу.

И резко выключил кран.

— Ромочка, — из-за двери голос соседки совсем походил на старушечий, — я тут одежу тебе сухую приготовила, на ручку двери снаружи приладила, ты ее одень.

— Да я все выстирал, теть Даш!

— Вот и хорошо, пусть просохнет. Глажанем и оденешь, как новенькое! Иди чаевничать!

«Классная все-таки старушка — у меня соседка!».

На кухне его ждал белоснежный сахар в хрустальной сахарнице, кружки с позолоченным краем, блюдца, большой пирог с ягодой, варенье в маленькой пузатой пиалке. Тетя Даша, видно, внучку в гости ждала, вот и наготовила.

— Теть Даш, ну зачем Вы! — язык сокрушенно причитал от избытка внимания, а желудок подгонял ближе к столу. После приступа он, как обычно, был жутко голоден.

Пока Ромка уплетал пирог и варенье, тетя Даша налила ему крепкого чая и положила в него несколько ложек сахару.

— Не надо! — запротестовал было он, но соседка со знанием дела подняла бровь и поставила кружку перед парнем.