|
Разве что совсем проворовавшимся директорам, которые таким образом имеют шанс списать свои хищения. А Виола радостно сообщила, что вот это и есть основной рычаг в уговорах и каждый второй крупный начальник — вор. А за ужином отец вообще отказался говорить о делах, чем довел Виолу до слез, которые она глотала вместе с пережженными котлетами. Да… за ужином отец вел себя крайне странно. Вспоминал, какими мы с Виолой были милыми девочками. Зачем-то рассказал всем, как учил Виолу кататься на коньках, а она нос разбила, когда ей лет шесть было. И про меня тоже… я пошла в первый класс. 1 сентября на площади перед школой было полно народу — дети с родителями. Я ничего не понимала, запуталась, растерялась и вручила букет цветов, предназначенный для моей первой учительницы, чьей-то ошалевшей мамаше. А потом отец вдруг заговорил о том, что никогда не был в Непале, хотя мечтал об этом с самого детства. И говорил это так, что мне стало страшно, будто подразумевал, что никогда в этот чертов Непал уже не попадет. В его голосе было столько сожаления. Я все время косилась на Павла, а он слушал папу молча, но не удивленно, как все, а так, словно понимал причину его сожалений. Хотя это же бред! Ну что стоит отцу полететь в любую точку мира? Хоть завтра. Или когда он немного управится с делами. Ведь летал же он прошлой весной в Париж на целый месяц. Мы тогда здорово повеселились — два дня провели в Лувре, съездили в Версаль, а потом развлеклись в Диснейленде… Отец выглядел таким счастливым. Уже тогда он стал планировать поехать на следующий год в Непал. Почему именно в Непал?
Сашка откинула тетрадь в сторону, вскочила с кровати и, вылетев из комнаты, понеслась к лестнице. Миновав два пролета на одном дыхании, она не останавливаясь пробежала по коридору третьего этажа и наконец, достигнув цели, ворвалась в кабинет отца. — Инна, мы готовим бумаги к глобальному слиянию, почему и следует провести ревизию во всех компаниях, в которых мы имеем более 15 процентов акций. Иначе просто нельзя, — Аркадий Петрович в упор посмотрел на секретаршу и вдруг улыбнулся, переведя взгляд ей за спину. — В чем дело, детка? Инна вздрогнула и повернулась к двери. Павел, сидевший в кресле и неспешно пережевывавший печенье, кивнул ей в знак приветствия. Сашка выпалила на выдохе: — Пап, а почему Непал? — Что? — он нахмурил лоб. — Непал? — Да, ты весь вечер говорил про Непал. Почему Непал? Почему не Китай, Монголия или Таиланд? Почему все-таки Непал? — Котенок, у нас важный разговор, — он зажмурился и потер переносицу. — А что важнее на самом деле? — неожиданно спросил Павел. Спросил ненавязчиво, тихо, но очень внятно. Аркадий Петрович открыл глаза, покосился на него с неприязнью, потом вдруг вздохнул и обмяк как-то: — Конечно, Непал. Конечно, Непал сейчас важнее. — Непал?! — округлила глаза секретарша. — Но у вас ничего нет в Непале! — Вот поэтому он и важнее всего. — Аркадий Петрович подошел к растерянной Сашке, обнял ее и поцеловал в макушку. Ей почему-то стало очень грустно. И жалко отца. Впервые в жизни. Раньше она могла ему сочувствовать, могла стараться его понять и даже поддержать, но вот жалость — это она считала недостойным чувством по отношению к нему. А теперь она вдруг поняла, как он устал и что по неясным причинам в нем умерла надежда попасть в этот самый призрачный Непал. Может быть, эта надежда умерла вместе со всеми остальными надеждами и желаниями. «Он прощается со мной!» — мелькнуло в мозгу. И тут же глаза ее наполнились слезами. Спазм сдавил горло горячей болью. Аркадий Петрович погладил ее по голове и прижался щекой к ее уху: — Ну что ты, девочка моя? Что такое? — Я… — она всхлипнула, — я хочу поехать с тобой в Непал. |
