— А там что, кого-нибудь видели?

Хозяин снова покосился на меня, а потом с прежним выражением отчаяния возопил, повернувшись к конюшне:

— Айки!

На зов явился краснолицый и круглощекий юный увалень с короткими белобрысыми вихрами, большущим ухмыляющимся ртом и задорно вздернутым носом. Одет он был в пурпурно-полосатую рабочую куртку с кучей перламутровых пуговиц, которые, казалось, сами росли на нем и грозили, ежели их не прополоть, скоро покрыть его с головы до ног.

— Джентльмен хочет знать, — сказал хозяин, — видели ли кого-нибудь в Тополях.

— Женщину в плаще с сово-о-ою.

— С воем?

— С совой, сэр. Птицей, сэр.

— Женщина в плаще с совой. Боже праведный! Ты сам ее видел?

— А то как же. Сову видел.

— А женщину?

— Не так ясно, как сову, но они завсегда держатся вместе.

— А кто-нибудь еще видел женщину так же хорошо, как сову?

— Господи помилуй, сэр! Да кто угодно.

— Ну кто, например?

— Господи помилуй, сэр! Да кто угодно.

— Ну скажем, вон тот лавочник через улицу, тот, что как раз отпирает лавку, он видел?

— Перкинс? Господь с вами, Перкинс туда и близко не подойдет. Нет! — с чувством выпалил юный увалень. — Он не семи пядей во лбу, Перкинс-то, но уж и не настолько глуп.

(Тут трактирщик пробормотал, что Перкинс — он-то нет, Перкинс знает, что почем.)

— А кто такая… то есть, кем была раньше эта самая женщина с совой? Вы знаете?

— Ну! — Айки стащил шапку и, комкая ее в одной руке, другой рукой поскреб в затылке, — говорят, вообще-то, будто ее убили, а сова как раз тогда и ухала.

Таково весьма краткое изложение фактов, которые я смог из них выудить, если не считать еще того, что с неким парнем, «таким уж красавцем, таким душа-парнем, как-то раз аж падучая приключилась после встречи с ней ». А еще один персонаж, смутно описанный мне, как «ловкач такой, даром что одноглазый, откликается на Джоби, если вы его не покличите Гринвудом, а тогда он говорит: „Почему бы и нет, а даже коли и так, не суйтесь не в свое дело“, встречал эту самую женщину в плаще раз этак пять, а не то и все шесть. Впрочем, подобные свидетели меня не больно-то устроили, поскольку первый из них находился сейчас где-то в Калифорнии, а второй, по словам Айки (горячо подтвержденным трактирщиком) мог быть Где Угодно.

Признаться, хотя я и отношусь с почтительным и благоговейным ужасом ко всем тайнам, между которыми и нашим бренным существованием пролег барьер величайшего испытания и изменения, коему подвержены все живые создания; и хотя я отнюдь не дерзаю утверждать, что знаю об этих тайнах все; но в моем сознании обычное хлопание дверей, звон колокольчиков, поскрипывание половиц и тому подобные мелочи увязываются с величественной красотой и пронизывающей беспристрастностью тех Божественных Законов, кои мне дозволено понимать, ничуть не лучше, нежели беседы с духами моего недавнего попутчика вяжутся с колесницей восходящего солнца. Более того, мне самому дважды доводилось жить в домах с привидениями — в чужих странах. В одном из них, старинном итальянском палаццо с необычайно дурной репутацией, из-за которой он дважды менял владельцев, я провел восемь приятнейших и спокойнейших месяцев, невзирая на то, что в доме имелось множество загадочных спален, где никто не жил, и большая гостиная, где я, бывало, часами сидел за чтением, а располагалась она рядом с комнатой, в которой я спал, — пользовалась самой дурной славой. Я осторожно намекнул трактирщику на эти обстоятельства. Что же до конкретно этого дома с привидениями, попробовал я вразумить его, то — Боже праведный! — как много различных вещей незаслуженно получили дурную славу и как легко вообще ее получить, и не думает ли он, что ежели мы с ним постоянно будем нашептывать всем и каждому в деревне, что какой-нибудь соседский пьяница-лудильщик со зловещей физиономией продал душу Дьяволу, то весьма скоро его и впрямь будут подозревать в подобной невыгодной сделке! Но, вынужден признать, все эти разумные речи не произвели на трактирщика ровным счетом никакого впечатления и были одним из величайших провалов в моей жизни.