Действительно, Котя был особенный мальчик, потому что способности у него были удивительные. Он запоминал все свободно и легко. Науки давались ему просто, без усилий. За два месяца он отучился постепенно и от своих деревенских выражений. Он не говорил теперь ни «ладно», ни «эвона» и ничем не отличался от своих товарищей.

Загар постепенно сходил с его лица. Простая, но изящная курточка куда более подходила к нему, нежели деревенская рубашка и кафтан. Теперь, тщательно одетый, умытый и причесанный, он выглядел настоящим красавцем.

Прошла еще неделя. Наступили теплые дни «бабьего лета»; в саду поспели яблоки, груши. И дети окончательно позабыли про «страшного дядю» Михея.

Часы уроков еще увеличились, а свободное время сократилось. Надо было учиться и учиться, чтобы получить хорошие отметки к Рождеству. Мальчикам было уже не до Михея. Они были уверены, что он не посмеет заглянуть сюда. К тому же в пансионской жизни случилось событие, заставившее обратить совсем в иную сторону мысли детей: в пансионском мирке появилось новое страшилище.

Александр Васильевич, как хороший хозяин, решил, что на зиму пора запасаться мясом. Мясо получалось в их глуши довольно трудно, а зимою так и совсем нельзя было его получить. Поэтому надо было сделать с осени мясные запасы. Для этой цели директор пансиона купил быка, настоящего живого быка. Бык был огромный, с налившимися кровью глазами и с огромными рогами. Он казался очень страшным, и соседние крестьяне продали его хозяину Дубков потому только, что бык был какой-то дикий, и они страшились его рогов. Про быка ходили слухи, что он уже забодал пастуха и двух подпасков. Когда его притащили связанного в телеге, дети с любопытством окружили быка. Всем было чрезвычайно интересно взглянуть на страшное чудовище. Крестьяне, привезшие его, насилу втащили быка в сарай, и один из них, наскоро перерубив веревки, стягивавшие ноги свирепого животного, выскочил из хлева.

Бык заревел и заметался по сараю.

Дверь, стены и крыша — все затряслось и задрожало под его страшными ударами.

Даже самые храбрые из мальчиков попятились назад, слыша дикое завывание рогатого пленника и его бешеные прыжки.

— Быка надо заколоть как можно скорее! — произнес опасливо Александр Васильевич, прислушиваясь к его дикому вою. — А то, того и гляди, наделает он бед!

— Вот уж не дело, — неожиданно выразила свое мнение Авдотья. — Где в нем мясо-то, в быке-то! Кожа одна да кости. Пущай откормится с недельку, другую, а потом и заколем в добрый час.

Решено было, что быка надо откормить и крепко-накрепко запереть дверь сарая.

Мальчики нехотя разошлись со скотного двора, когда их позвали учиться. Страшный бык вытеснил все остальные мысли из детских умов. О быке только и думали, и говорили.

Проказник Витик на следующее утро уверял товарищей, что видел даже быка во сне, и что голова у быка была наполовину Авдотьина, наполовину Кар-Кара.

Стояла теплая, совсем не осенняя ночь, хотя был ветер, и деревья жалобно поскрипывали вокруг дома. Мальчики приготовили уроки, и теперь все уселись около огромного кресла, в котором обыкновенно сидел Карл Карлович, и в котором теперь развалился Павлик с очками Карла Карловича на носу и в его парике с дыркой на голове.

Старый гувернер имел неосторожность расстаться с этими принадлежностями на время. Жираф же углубился в чтение какой-то книги у себя в комнате, а за мальчиками оставили присматривать Степаныча.

Павлик, в парике и очках, представлял Кар-Кара, подражая всем движениям и манерам старца-немца.

— Лягашка… потайте самофар… Фам говорят, лягашка! — выкрикивал он, безбожно коверкая слова.

Мальчики хохотали.

Но наконец эта затея наскучила.

— Павлик, расскажи нам что-нибудь страшное, ты так умеешь хорошо рассказывать, — тоненьким голоском попросил Миля Своин.