— Ай! — не своим голосом взвизгнул Миля Своин и схватился дрожащими руками за курточку Павлика.

В ту же минуту шарканье раздалось явственнее, слышнее, и перед изумленными мальчиками появилась незнакомая, коренастая фигура чужого мужика с рыжими щетинистыми усами, злым, бегающим взглядом и дубинкой в руке.

— Дядя Михей! — вырвалось у Коти.

— Он самый, голубчик мой! — усмехаясь, отвечал усатый мужик. — Пришел за тобою, сыночек! Небось, не чаял, не ждал, что осмелюсь я нагрянуть сюды! Видишь, не струсил. Пришел за тобою, красавчик мой писаный! Собирайся в путь-дороженьку. Да поторапливайся, дружочек мой!

Михей старался говорить ласково, но глаза его так и сверкали из-под нависших бровей, а лицо приняло угрюмое, свирепое выражение.

Мальчики с ужасом смотрели на страшного мужика, не смея произнести ни слова.

И только когда Михей схватил за руку Котю и грубо потащил его за собою, Алек Хорвадзе опомнился первый.

— Александра Васильевича сюда! Котю уводят! Не давайте его, пока я не приведу г. Макарова! — неистово крикнул он и со всех ног кинулся из комнаты. Но директора звать было не нужно. Услышав отчаянный крик, директор уже бежал в классную узнать, что случилось.

Каково же было изумление Александра Васильевича, когда он увидел страшного рыжего мужика, державшего за руку Котю.

— Вы Михей? — сразу догадался г. Макаров.

— Так точно, барин! — отвечал тот и, дерзко заглянув в лицо Александра Васильевича, спросил в свою очередь: А вы господин Макаров будете, тот самый, что укрывает беглых ребят?

Директор вспыхнул, но сдержался, чтобы не повредить как-нибудь Коте, и ответил насколько мог спокойно:

— Беглых ребят я не скрываю, а что в пансион принимаю бездомных сирот, — это верно!

— Ха-ха-ха-ха! — грубо расхохотался Михей. — Вот так бездомный сирота! Да ведь малец этот, — и он грубо ткнул пальцем в Котю, — убег от меня, потому как не хотел больше работать. И что я буду без него? Состарюсь, кто кормить меня, поить станет? Что ж я даром што ли, после родителей евоных призрел парнишку, а? Приютил я сиротку, чтобы иметь опору под старость, а вы его к себе утянули! Эва, ловко!

И Михей снова грубо захохотал.

— Но что же вы теперь с ним делать хотите? — в волнении спросил директор свирепого мужика.

— А уж это мое дело, и вас это, барин, не касается! — отрезал тот. — А только у меня есть на то полное право взять Миколку, потому бумага у меня такая от самого господина пристава дадена, что значит, мой он, Миколка, вроде сына. Вот и бумага эта.

И трясущейся рукой Михей полез за пазуху, вытащил оттуда вчетверо сложенную засаленную бумажонку и подал ее г. Макарову. Тот быстро пробежал ее глазами и когда прочел до конца, то лицо его приняло печальное, убитое выражение.

— Послушайте, Михей, — произнес, насколько мог кротко, Александр Васильевич, — может быть, вы нуждаетесь… скажите прямо, я вам денег дам. Заплачу, сколько надо, а только оставьте нам мальчика. Прошу вас. Мы его так все полюбили. Он особенный мальчик, умница, хороший такой. И учится отлично. Я его в люди выведу. Право, отдайте нам его, Михей.

Но рыжий мужик упрямо закачал головой.

— И не проси! Все едино не отдам, барин! — резко оборвал он директора и, быстро повернувшись к бледному, как мрамор, Коте, скомандовал: Ну, чего глаза выпучил-то! Ступай вперед, тебе говорят!

Котя покорно шагнул к двери, понурив голову. Его глаза блеснули слезой. Он понял одно: если он ослушается Михея, то директор, чего доброго, получит какие-либо неприятности от этого грубого мужика.