— Я, гм, сегодня утром подумал, не украсть ли, гм, еды,— вдохновенно признался Тон-Тон — Повар на минутку оставил котел без присмотра, и я... я... гм... хотел стащить блинчик, но... гм... не стащил.

— Значит, тебя посещали мысли, не достойные человека, заботящегося о всеобщем благосостоянии народа? — уточнил Хорхе.

— Меня... гм... да.

— Какое наказание должен понести человек, которого посещают запрещенные мысли?

«На каком языке они разговаривают?!» — недоумевал Матт.

Каждое слово было вроде бы понятным, но общий смысл сказанного упорно ускользал.

— Я... я должен, гм, перед следующим завтраком, гм, два раза прочитать Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления,— сказал Тон-Тон.

— Очень хорошо! — вскричал Хорхе.

После этого хранитель вызвал еще нескольких мальчишек, и каждый признался в разных диковинных проступках, например в том, что неправильно свернул одеяло или использовал во время мытья слишком много мыла. Наказанием были Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления. Единственным исключением стал мальчик, который сознался, что проспал целых три часа после обеда.

Хорхе нахмурился.

— Это серьезная провинность. Утром останешься без завтрака,— сказал он.

Мальчик понурился.

Больше руки не поднимались. Хранитель обернулся к Матту.

— Теперь наш новый брат понял, что такое самокритика. Может быть, он расскажет нам о своих недостатках?

Он ждал. Тон-Тон и остальные ребята подались вперед.

— Ну? — нетерпеливо подбодрил его Хорхе.

— Я не сделал ничего плохого,— сказал Матт. По комнате прокатился вздох ужаса.

— Ничего плохого? — Хранитель повысил голос— Ничего плохого?! А что ты скажешь о предложении вживить компьютерные чипы в головы ни в чем не повинных лошадей? А кто испортил мешок пластиковых полосок, предназначенных для плетения сандалий? А кто подбивал своих братьев отлынивать от работы, когда вам было поручено чистить креветочные чаны?

— Пластиковые полоски испортил я,— пискнул Фиделито.

Он был напуган до смерти, и Матт поспешно вставил:

— Он не виноват. Это я дал ему мешок.

— Вот теперь ты на правильном пути,— похвалил Хорхе.

— Но вырвало-то меня! — упрямился малыш.

— Ты не виноват, брат,— сказал хранитель.— Тебя сбил с правильного пути этот гнилой аристократишка. Сиди тихо! — гаркнул он, видя, что Фиделито намеревается и дальше брать вину на себя.— Остальные должны помочь этому аристократу увидеть всю глубину его заблуждений. Мы сделаем это потому, что любим его и готовы с радостью принять его в свой улей.

И тогда они накинулись на него. Все до единого — кроме Чачо и Фиделито — бросали в лицо Матту страшные обвинения. Он говорит как аристократ. И одеяло сворачивает по-чванному. И чистит ногти. И употребляет слова, которых нормальные люди не понимают. Все, о чем говорил Чачо — и намного больше,— летело в Матта, словно комья грязи. Его ранила не столько несправедливость обвинений, сколько злоба, которая за ними стояла. До этого Матту казалось, будто мальчишки относятся к нему неплохо. Он считал, что наконец-то попал в оазис — пусть суровый и малопривлекательный, но все-таки оазис,— где его приняли как равного.

И вот эти мечты лопнули, как мыльный пузырь. Они знали, кто он такой! Может, и не понимали, насколько сильно он от них отличается, но все же чувствовали, что он не из их среды. Его будут забрасывать грязью, пока он не задохнется под ее тяжестью.

Он слышал, как мальчишки расходятся по своим местам. Слышал, как Чачо, выругавшись вполголоса, полез на верхнюю койку. Матт остался один. Он лежал скорчившись на полу посреди комнаты, будто разбитая кукла, какой он, в сущности, и являлся.