Недаром считалось, что характером Ванечка пошел в отца.
— Не учите ребенка говорить неправду, — усмехнулся Куколев. — Лучше скажите честно, кто поручил вам шпионить за мной.
— Чего-о?
— Скажите, и я даю слово, это останется между нами.
— Яков Семенович, дорогой…
— Не скажете, — предупредил Куколев, — я все равно узнаю. Вам только хуже будет.
— Вы с ума сошли! — рассвирепел Иван Дмитриевич. Вдруг осенило:
— Шагов полста всего, Яков Семенович, там они и лежат.
— Кто они? — встрепенулся Куколев.
— Кто-кто! Грибы, что я выбросил.
— А-а…
— Пойдемте, если не верите, я их вам покажу.
Куколев охотно принял предложение:
— Что ж, пойдемте.
Он и прежде-то вел себя, как перепелка, заманивающая лисицу в сторону от своего гнезда: за разговором настойчиво, хотя и незаметно, пытался отвести Ивана Дмитриевича подальше от того места, где засела в кустах женщина с красным зонтиком. Все это время она не подавала признаков жизни.
— Пойдемте, пойдемте.
Дошагали до старой придорожной березы с вывернутым корневищем, возле которой, как точно помнил Иван Дмитриевич, они вывалили эти злополучные грибы, но их там почему-то не оказалось. Кое-где жалко серела разлетевшаяся по ветру грибная труха, однако на нее Куколев даже смотреть не захотел. Действительно, эту пыль трудно было признать за доказательство.
— Что за черт! — расстроился Иван Дмитриевич, ощущая себя полным идиотом.
— Ну-ну, — хмыкнул Куколев.
— Наверное, кто-нибудь из дачников поживился. Сегодня воскресенье, их здесь полон лес.
Догадка имела смысл: неподалеку мелькали на поляне шляпы с лентами, слышался детский смех, но Куколев ничего этого замечать не хотел.
— Значит, грибов нет, а щегла вашего нам и подавно не сыскать, — сказал он.
— Ей-богу, тут они лежали. Ванечка, скажи, мальчик, — льстивым голосом попросил Иван Дмитриевич.
Сын молчал, глазенки злобно посверкивали из-под материнских бровей. Мстительностью он пошел в отца, упрямством — в мать.
— Вот что, господин Путилин, — спокойно сказал Куколев. — Скажите, кто вас послал следить за мной и сколько вам заплатили. Я вам дам вдвое больше.
Он достал бумажник.
— Тьфу! — Иван Дмитриевич в сердцах сплюнул и схватил Ванечку за руку.
— Смотрите, — крикнул Куколев. — Пожалеете!
Иван Дмитриевич остановился и, подбоченясь, отвечал:
— Ха! Что вы мне сделаете!
Куколев пощелкал ногтем по бумажнику.
— Ваше начальство может оказаться не столь принципиальным. Вас ждут неприятности.
И этот туда же! Ну и семейка. Усилием воли Иван Дмитриевич заставил себя успокоиться.
— На полицию в чем только не клевещут, — задушевно сказал он. — И взяточники-то мы, и пьяницы, и лентяи. Еще поговаривают, будто мы с уголовными связаны, имеем друзей между ворами и убийцами. Или даже сами по ночам в воровские притоны захаживаем, в картишки там балуемся. Ну какой разумный человек вроде вас поверит в такую ересь! И если, к примеру, склад с вашими товарами случайно сгорит или ночью в спальне у вас появится какой-нибудь Каин с ножичком, чтобы перерезать вам горло, вам же в голову не придет обвинять в этом полицию. Так ведь, Яков Семенович? Тем более при чем тут скромный полицейский агент, всецело зависящий от расположения начальства?
Сказал и вздрогнул. Показалось, что на лице Куколева как отражение этих обидой вырванных слов проступила вдруг печать смерти. |