А сам с удовольствием подумал, что, пожалуй, цацка обойдется Куколеву подороже, чем в полтину. Ясно было, что вещица непростая, что судьба сдала на руки козырь в партии с Яковом Семеновичем и тот остережется интриговать против соседа, владеющего этой тайной. Еще и от себя прибавит. ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД ОТКРОЕТ ВРАТА. Какие врата? Почему? Странная штучка.

Иван Дмитриевич заговорщицки подмигнул сыну:

— Смотри сам-то не потеряй!

— Я чувствую, — сказал он, — вы хотите меня о чем-то спросить.

Зная вспыльчивость своего собеседника, Сафронов на всякий случай решил подстраховаться:

— Сердиться не станете?

— Нет-нет, спрашивайте.

— Помнится, вы говорили, что щегла Фомку задрала кошка…

— Увы, не повезло бедняге.

— Простите, но…

— А что вас смущает?

— Вы, значит, выпустили его в лесу, а он оттуда нашел дорогу обратно к вам на квартиру?

— Помилуйте, это ведь щегол, а не кошка!

— Тогда извольте устранить противоречие. Я-то не сомневаюсь в вашей правдивости, но читатели могут оказаться не столь доверчивы.

— Я разве не говорил, — с улыбкой отвечал Иван Дмитриевич, — что у нас в доме всегда жили разные птицы? Да, и все были Фомки, так уж повелось. Семейная традиция. Попугай, кенар, скворец, два щегла — и все Фомки. Одного щегла мы с Ванечкой отпустили на свободу, а другого действительно задрала кошка.

— И второе, — жестко сказал Сафронов. — По ходу рассказа об убийстве австрийского военного атташе в Петербурге, князя фон Аренсберга, вы неоднократно упоминали своего трехлетнего сына Ванечку.

— Упоминал. И что?

— Людвиг фон Аренсберг был убит в 1871 году. Верно?

— Совершенно верно.

— А история, которую вы сейчас мне рассказываете, произошла раньше лет этак на двенадцать. Где-то вскоре после Крымской войны, как я понимаю. В то время вы еще даже личного дворянства не выслужили.

— Ну не на двенадцать, это вы, пожалуй, лишку хватили, но годиков на семь-восемь пораньше. Да, — признал Иван Дмитриевич.

— Пускай на семь. И вашему Ванечке, судя по его поведению в лесу и дома, было тогда лет шесть. Так ведь?

— Около того. Позднее характер у него стал гораздо более мягкий.

— Значит, — коварно ухмыльнулся Сафронов, — плюсуем шесть к семи, и получается, что в 1871 году ему должно было исполниться по меньшей мере тринадцать. А не три! Или у вас несколько сыновей? И все они, как щеглы, звались одинаково?

— К несчастью, у меня один ребенок. Остальные умерли в младенчестве.

— В таком случае придется нам как-то привести все к общему знаменателю. Если в момент убийства фон Аренсберга вашему единственному сыну было три года, следовательно, в этой истории он появиться не может. Его еще нет в природе.

— Нет-нет, — запротестовал Иван Дмитриевич, — здесь он играет активнейшую роль, обойтись без него мы просто не в состоянии. Давайте в той истории вычеркнем, что ему три года. Напишем без уточнений: сын Ванечка. Все истории в нашей книге разместятся в хронологическом порядке, при желании читатели сами смогут приблизительно подсчитать, сколько лет было моему сыну в 1871 году.

— Подсчитают и будут очень удивлены.

— Почему?

— Потому что в той истории, — напомнил Сафронов, — он у вас, как маньяк, постоянно катает по квартире игрушечную жестяную бабочку на палке. Странное развлечение для мальчика в тринадцать лет. Вызывает, знаете ли, вопросы.