Теперь, я думаю, все мы хорошо узнали тетю Ребекку. Оглядываясь на ее жесткое обращение с Паддоком, обрисованное в предыдущих главах нашего рассказа, мы, я полагаю, можем теперь вполне уяснить истинную причину ее суровости.

Тетушка была чудаковата, придирчива, порой просто невыносима, но скупость была ей неведома, и она без колебаний распорядилась имуществом почти всецело в пользу Паддока, оставив за собой только право на пожизненное владение.

— Однако в брачном контракте, — заметил поверенный (так в те дни называли себя юристы), — обыкновенно… — Тут он понизил голос, и дальнейших слов мне было попросту не разобрать.

— Ах, это… — проговорила тетушка. — Что ж, можете, если угодно, обратиться к лейтенанту Паддоку. Я оставляю за собой только право владеть имуществом пожизненно; лейтенант Паддок может распорядиться прочим по собственному усмотрению.

И по щекам тети Ребекки разлился при этих словах легкий румянец. Скорее всего, она вряд ли усматривала в предложении поверенного какой-либо практический смысл: услышь она от ангела то же самое, что было сказано когда-то о Саре{221}, она не рассмеялась бы, а только, наверное, покачала бы головой. Тетя Ребекка была старше супруга на двадцать лет с лишним; и мне неизвестно, кто кого пережил, — в этой жизни сильнейший побеждает не всегда.

Бракосочетание тетушки и лейтенанта прошло почти незаметно — все только и говорили о предстоящем блистательном соединении мисс Гертруды и лорда Дьюнорана.

Глава XCIX

РАССКАЗ ОКОНЧЕН

Давние протоколы заседаний Ирландской палаты лордов лучше меня истолкуют парламентские слушания, в ходе которых все последствия вынесенного покойному лорду Дьюнорану приговора, сказавшегося на его сыне, были аннулированы. Старинное имя его было вызволено из тьмы бесчестья, а возросшее имущество возвращено наследнику, который мог теперь сполна оценить меру супружеского счастья. Для былого затворника Мервина и для прекрасной Гертруды развязка нашей истории подобна волшебной сказке.

Свадьба в те времена была и торжеством и праздником, поэтому брачный союз Гертруды Чэттесуорт с молодым лордом Дьюнораном сочли уместным приурочить к публичному оправданию семейства, полному восстановлению его в правах и возвращению всей прежней собственности. Накануне благословенного дня в Белмонте показалась фигура, опиравшаяся на крепкую руку доброго Дэна Лофтуса. Это был приходский священник, которого не видели здесь уже много месяцев, — и как же он переменился, как постарел!

Гертруда выбежала навстречу и, вскрикнув, обвила руками шею доктора Уолсингема; рыдая, она припала к его плечу, безмолвно умоляя позволить ей быть его дочерью. Доктор понимал ее чувства, он от души желал ей счастья. В комнату вошел и лорд Дьюноран, он с искренней радостью и глубоким почтением приветствовал священника. Доктор, не имея возможности присутствовать на бракосочетании, хотел сказать несколько слов «моей дорогой маленькой Герти» — так мы ее называли — «в преддверии великой жизненной перемены, ее ожидающей». Теперь священник обратился к ним обоим. Получилось нечто вроде короткой трогательной проповеди, она звучала примерно так:

— Мне незачем говорить о том, сколь почетно брачное состояние, но вы, милорд, не должны забывать, что и после свадьбы вам нужно по-прежнему ухаживать за женой, как за возлюбленной. Вы выбрали себе любимую и впредь должны любить свой выбор. В Песни Песней Соломона Спаситель — жених, а Церковь — Его суженая; Он обращается к ней «возлюбленная моя», а она к Нему — «возлюбленный мой»; и хотя оба они неравночестны, но оба должны равно любить друг друга.

И не будьте суровы к жене: чем большую слабость она обнаружит, тем будьте к ней добрее.