Пока О'Флаэрти живописал достоинства своей «обворожительницы», Паддок, расположившийся в двух шагах, с не меньшим пылом воспевал совершенства «волосатого» поросенка, поджаренного в щетине. Те, чей слух улавливал оба панегирика одновременно, могли бы сравнить это попурри с чередованием стихов из «Староанглийского ростбифа» и «Последней розы лета»{38}. О'Флаэрти внезапно осекся и не без суровости в голосе обратил к лейтенанту Паддоку вопрос:

— Зачем вам сдалась эта щетина, сэр? Что за важность, со щетиной или без?

— В рецепте все важно, сэр, — возразил Паддок не без высокомерия.

Наттер, изменив своей обычной молчаливости, счел за нужное предотвратить назревающий конфликт и произнес:

— Бог с ним, с поросячьим волосяным покровом, побережем лучше человеческий.

Одновременно он едва заметным кивком дал Паддоку понять, что с подвыпившим фейерверкером лучше не связываться.

— Человеческий  волосяной покров? — с нажимом повторил О'Флаэрти и вызывающе воззрился на Наттера в упор. Вероятно, кивок не ускользнул от его внимания и был неверно истолкован.

— Вот именно, сэр. Кстати, мисс Магнолию Макнамару волосами Бог не обделил, можно вам только позавидовать, — отозвался Наттер, довольный тем, что так ловко вывернулся.

— Мне можно позавидовать? — зловеще повторил О'Флаэрти.

— Вам  можно позавидовать, сэр, — твердо прозвучал голос Наттера, который был отнюдь не из робкого десятка.

Несколько секунд собеседники разглядывали друг друга угрожающе, хотя и не без замешательства.

Однако после краткого молчания О'Флаэрти забыл про Наттера и вернулся к прежней теме:

— Клянусь всеми святыми, сэр, в жизни не видел такой прелестной ямочки на подбородке, как у этой молодой леди!

— А вы не пробовали, сэр, горошина там поместится? — бесхитростно осведомился Деврё с бесшабашностью, присущей юности.

— Ну уж нет, сэр, — О'Флаэрти произнес это низким голосом, угрожающе сверкая глазами, — хотел бы я видеть того, у кого протянется рука сделать это в моем присутствии.

— Что за чудесное имя — Магнолия! — поспешил вмешаться Тул.

В те веселые времена ссоры нередко влекли за собой грозные последствия, и посему как нельзя более уместно было вмешательство миротворца, умеющего вовремя направить разговор в иное русло. Для этого иной раз не требовалось больших усилий: в решающий миг какой-нибудь на удивление ничтожный предмет, не больше острия булавки, мог благополучно оттянуть на себя все электричество, накопившееся в двух разбухших хмурых тучах.

— Оно дано крестной матерью, благородной леди Каррик-О'Ганниол, когда семейство обитало в Каслмаре, графство Роскоммон, — с важностью произнес О'Флаэрти, — да и кому же еще пристало выбирать для нее имя, я спрашиваю, кому ? — О'Флаэрти грохнул кулаком по столу и огляделся в поисках желающих возразить. — Так установлено Святой Церковью — имя дает крестная мать при крещении, и пока Гиацинт О'Флаэрти из Кулнаквирка, лейтенант-фейерверкер, носит шпагу, никому, даже всему Чейплизоду целиком, этого не отменить.