Она встала вплотную к Лакису и посмотрела на него сверху вниз. Тому пришлось вывернуть шею, чтобы встретиться с ней глазами. Его ухмылка сделалась еще шире.
– Как поживаешь, Лакис?
– Скажем так: неплохо, – все с той же улыбкой ответил тот. – А ты?
– А ты, Кристос? Ты, Тео?
– Неплохо. Неплохо, – ответили мужчины.
– А знаешь, – сказал Кристос, с которым у Ким всегда были хорошие отношения, – в последнее время ты совсем хорошо стала говорить по-гречески.
– Прекрасно, – кивнула Ким. – Потому что я собираюсь сказать кое-что Лакису и хочу, чтобы вы все это слышали.
– Что ты собираешься мне сказать? – спросил Лакис с ухмылкой, демонстрируя золотые коронки. – Что?
– Посмотри на мой глаз. Вот этот, левый. Это дурной глаз. И я хочу сказать, что он смотрит на тебя, Лакис. Внимательно смотрит. Почему? Потому что у тебя дурной язык. Ты грязный тип. И если ты еще расскажешь обо мне какую-нибудь ложь, я навлеку несчастье на твою голову. Понял? Несчастье! И скажи о моих словах людям в деревне, если хватит смелости.
Ошарашенный Лакис молчал, словно язык проглотил. Двое других мужчин, опустив глаза, смотрели на тлеющие кончики своих сигарет.
– Извини меня, Кристос, и ты, Тео. Это проклятие предназначено только Лакису.
– Конечно, – быстро проговорил Кристос. – Конечно.
– Это справедливо, – кивнул Тео. – Это только справедливо.
– Всего хорошего!
Ким развернулась и забралась обратно в машину. Вся троица в изумлении смотрела ей вслед.
– Что ты им такого сказала? – полюбопытствовал Георгос.
– Заткнись и поезжай.
Георгос отвез ее в горы, в деревушку, называвшуюся Палиохора, где была красивая таверна с висячей террасой и видом на море. Кормили превосходно, вино было замечательное. Георгос был очень мил и поддерживал легкую беседу. Позже, когда Ким попросила отвезти ее домой, он испортил весь вечер, объявив о своей вечной к ней любви.
– Я тебе не какая-нибудь туристочка, – презрительно ответила Ким.
– Это я чувствую. Поэтому говорю не как туристке. – Он снова был готов расплакаться.
– Слушай, ты не любишь меня. Тебе только хочется переспать со мной. Но, как я уже сказала той ночью у тебя дома, это не то, чего хочу я.
– Я знаю, ты той ночью не пошла домой, к Майку, – сказал он, дуясь.
– Значит, ты следил за мной, свинья этакая? Если ты следил за мной, то знаешь – я тогда ночевала у Кати. И не вмешивай сюда Майка.
– Ты меня унижаешь, – продолжал он канючить.
– Тем, что не сплю с тобой? Легко же тебя унизить.
– Я люблю тебя, Ким. Я люблю тебя.
– Я это уже слышала.
Тут Георгос удивил ее тем, что разразился слезами. Не обращая внимания на посетителей, переполнявших таверну, он уронил голову на столик и ревел белугой. Когда она попробовала успокоить его, положив ладонь ему на руку, он отмахнулся и заревел еще громче. Прошло целых пять минут, а его рыдания все продолжались с неослабевающей силой. Ким ничего не оставалось, как встать и выйти из таверны.
Она вынуждена была бежать из таверны, но теперь не представляла, куда идти. Она прошла деревушку насквозь и зашагала по дороге. В сотне ярдов от таверны остановилась отдышаться. В ночном воздухе плыл аромат магнолии. Она оглянулась, ища ее взглядом, и увидела за живой изгородью сотни мерцающих огоньков.
Огоньки были такие же, как виденные ею во сне.
Крохотные оранжевые огоньки плясали перед ее глазами, как мотыльки или бабочки. |