Но что-то ее не пускало. Осьминог сам опутал своими гибкими щупальцами ее запястье. Она дергала руку, но осьминожья хватка становилась все крепче. На мгновение ее охватила паника, она даже глотнула воды. Потом дернула руку, на сей раз что есть силы, но не смогла освободиться.

Она чувствовала: ее ноги колотятся в воздухе. Ласты торчат из воды. До чего нелепо: она на глубине всего в пять футов, но не может освободиться. Вес валуна, за который держался осьминог, не давал ей вырваться.

Потом Манусос увидел, как глаза у нее вспыхнули. Почувствовал в ней перемену.

Когда он открыл глаза, ангел склонился над ним и протянул руку, предлагая помочь встать. Майк выплюнул набившуюся в рот пыль.

– Да пошел ты!

Ангел шагнул вперед и легонько поставил башмак на его распухшую лодыжку. Потом вдавил его ногу в пыль. Когда Майк перестал кричать от боли, снова протянул руку, призывая подняться.

Майк съежился от ужаса. Он знал, что если поднимется, ангел снова собьет его с ног. Если останется лежать, ангел раздавит ему ногу. Ангел жестом поманил его. И Майк позволил ему поднять себя.

Он стоял, ожидая удара. Ангел поднял палец и помахал им перед лицом Майка. «Микалис», – повторил он, опять едва слышно. И сбил его с ног, поставив подножку. Майк стукнулся головой о дорогу, зубами – о камень. Выплюнул кровь вместе с осколком зуба.

Ангел снова протянул руку, приглашая встать.

От отчаянных усилий освободиться легкие уже готовы были лопнуть. Она принялась бить тварь свободной рукой, но это было бесполезно. Осьминог цепко держался за подводный валун. Она снова хлебнула воды, и ее легкие будто взорвались. Она извивалась, неистово и безнадежно; вода бурлила, ничего не было видно, кроме вихря поднятого со дна ила. Потом вода посветлела, и она увидела рядом с собой глаз осьминога. Ким видела в этом черном, как нефть, глазе все: Майка, Никки, Криса, себя. Она видела Лакиса, и деревенских женщин, и Дом Утраченных Грез. В глазу твари дом тонул в той же мутновато-молочной глазури, которая так часто обволакивала ее и все вокруг.

Она приготовилась к смерти. Соленая вода снова ворвалась в рот. В отчаянии она оглянулась. Под ближайшими водорослями лежала ее стрела. Ким стала загребать воду, пытаясь достать ее. Слишком далеко. Не хватало каких-то дюйма или двух. Пальцы неистово рыли песок, чтобы стрела переместилась ближе. Наконец та упала ей в руку. Ким выдернула ее из водорослей и вонзила в выпуклый глаз осьминога. Тварь выпустила чернильное облако и мгновенно отпустила ее.

Она вынырнула, кашляя и отплевываясь, и вновь ушла под воду. Потом ей удалось встать на дно. Хватая ртом воздух и корчась в спазмах рвоты, она медленно выбралась на берег, продолжая сжимать в руке стрелу, и рухнула коленями на песок.

Мимо на своем осле ехал продавец йогурта, возвращавшийся домой.

– Кали мера! Кали мера!

У Ким не было сил ответить. Она стояла на коленях в песке, задыхаясь, дрожа, плача.

– Что ты там делаешь? – спросил продавец йогурта.

– Я, – проговорила она, переведя дух, – не позволю ему затащить нас под воду.

Это было в первый раз, когда она вообще заговорила с ним.

– И правильно! – сказал он, не показывая своего недоумения. Хлестнул осла, и тот пошустрей потрусил по тропинке. – И правильно!

Их призвал его танец. Отец предупреждал никогда не использовать танца в своекорыстных целях.