[37] Однако всех предупреждаю: никакую птицу мы есть не будем, в холодном ли виде или в горячем! Мы станем играть в ломбер, в кадриль, в добрый старый пикет; станем бренчать на пианино «Хоровод Селлинджера». Словом, Скайлингден – наш, что захотим, то с ним и сделаем; да и по окрестностям нагуляемся всласть, вот только на лодках кататься по Одинокому озеру – ни‑ни!
– Скайлингден! – прошептал Ларком. Грудь его вздымалась от гордости (этого добра природа ему отпустила в избытке, так что ему то и дело требовалось выпустить малость, чтобы облегчить давление). В голове его под желтыми лохмами вращались бесчисленные колесики. Торжественно‑серьезный взгляд достойного слуги обратился к створным окнам, и к усадьбе вдали, и к огромному круглому «Скайлингденскому глазу» над лесом, что взирал на них сверху вниз; теперь этот глаз не казался ему оком злого великана‑людоеда, напротив – словно бы сердечно, гостеприимно подмигивал. Они презрели его, жалкие жители Шильстон‑Апкота, они дразнили его самодовольным хлыщом и фатом; они потешались над ним, над его длинными костлявыми голенями, над бриджами, над треуголкой с пером. О, сколько обид и колкостей пришлось ему вынести – тысячу и еще одну! А теперь мир вдруг перевернулся с ног на голову, и он, Ларком, вот‑вот станет главным управляющим Скайлингдена!
– Хозяйством буду распоряжаться я, – объявила миссис Доггер, одарив Ларкома суровым предостерегающим взглядом, так что слуга задумался про себя, уж не читает ли она чужие мысли. – Пусть всяк зарубит это себе на носу. Вы двое станете прислуживать мне, моей дочери, ее мужу‑банкроту и маленькой Ровене. И смотрите, вы оба, не вздумайте заноситься! – Миссис Доггер вновь взяла ручное зеркальце и внимательно вгляделась в собственное отражение. – До чего ж славно вновь обрести человеческий облик, пусть и не самый приглядный. Но до поры хватит самовосхвалений. У нас еще дел невпроворот.
Окажись он на несколько шагов ближе к створному окну и выгляни он наружу, надменный Ларком, возможно, углядел бы затаившегося в кустах человека: человека, который слышал весь этот примечательный разговор в спальне миссис Доггер от слова до слова, приземистого толстяка лет шестидесяти в черных, порыжевших от времени одеждах и с потрепанной накладкой из волос на голове. Но поскольку Ларком стоял там, где стоял, он никого и не заметил и не стал кричать, привлекая к чужаку внимание своей могущественной хозяйки. В результате помянутый чужак, дрожа от страха и паники, незамеченным улизнул прочь.
POST SCRIPTUM
Мой попутчик замолчал и сокрушенно оглянулся по сторонам. В бледном, унылом лице его читалась тревога: похоже, он дошел до самой жуткой и самой прискорбной части своего рассказа. Не подумав, я предложил ему воды из кувшина, стоявшего на пристенном столике, но он отказался и вместо того кликнул трактирщика.
– Да, сэр, мистер Лэнгли, сэр? – откликнулся владелец заведения, дюжий парень в необъятном переднике и с грубоватым лицом – типичный представитель породы практичных, большеруких трактирщиков в ботинках со стразовыми пряжками, – заглядывая в дверь наших апартаментов в «Перевозчике», так назывался постоялый двор в прелестном городке Джей.
Невзирая на поздний час, попутчик мой попросил подать ему напиток покрепче, нежели вода в кувшине.
– Однажды поздним утром меня разбудил жалобный вой в коридоре за дверью спальни, – продолжил рассказчик, раскурив трубку и глотнув принесенного спиртного, дабы укрепить нервы. – Лежа в постели, я обнаружил, что в доме до странности тихо. Обычно повсюду вокруг царили шум и суматоха; слышались шаги и беготня в коридорах, на лестницах, в комнатах сверху и снизу – ведь слуги сложа руки не сидели; а вот сегодня до меня не доносилось ни звука, кроме горестного поскуливания за порогом. |