Марта взглянула на него, потом огляделась вокруг.

— Ты прав, — лихорадочно, словно вне себя, отозвалась она. — Но куда идти? Я подумала о кино, потому что там темнота, никого не видно… Мне не хочется видеть людей, один вид чужих лиц меня раздражает. Куда идти?

— Ко мне… — с неохотою предложил Лука.

— Нет, — прервала его Марта, — к тебе — нет. Куда угодно, только не к тебе.

— Тогда к тебе.

Она переспросила в нерешительности:

— Ко мне?

— Да, к тебе. Но, — он намеренно-пристально поглядел ей в глаза, — но при условии, что я не рискую встретить там некоторых лиц.

— Нет, тут ты ничем не рискуешь, наверняка не рискуешь, — и впервые Марта засмеялась, но каким-то бессильным, ироническим и непонятно-многозначительным смехом. — Значит, ты говоришь, ко мне? Погоди, я подумаю немного… Ко мне домой? А в конце концов, почему бы и нет? — И неожиданно, лихорадочно-торопливо, как человек, который едва отдает себе отчет в своих поступках, она кинулась к двери.

Они вышли на улицу. На смену знойному пасмурному дню, подернутому странной желтоватой дымкой (говорили, что причиной тому песок африканских пустынь, приносимый сильными удушливыми порывами сирокко), пришла тьма, такая немая, непроглядная и густая, словно над крышами города навис не слой облаков, а плотный, не проницаемый для воздуха войлок. В этой духоте огни еле мерцали, голоса звучали глухо, а белесые от пыли машины, которые, возвращаясь с загородных прогулок, быстро мчались вдоль многолюдных тротуаров, казались гостями из другого мира, где есть еще солнце, зелень деревьев и пение цикад, и от этого еще ощутимее становился неподвижный, удушающий сумрак, нависший над городом. Должно быть, на окрестных холмах шли маневры, там зажигались прожектора; шагая рядом с Мартой, Лука взглянул вверх и увидел, как бесконечный белый луч остановился над крышами зданий посреди небосвода, колеблясь и слегка перемещаясь, словно чего-то ища; и на узкой полосе неба, по которой вытягивалось лезвие бледного света, на мгновение появлялись темные набухшие борозды и бугристые выпуклости грозовых облаков, делавшие их похожими на какой-то гигантский мозг, полный мрачных, угрожающих дум.

— Скоро пойдет дождь, — заметил Лука, беря спутницу под руку. — Хорошо бы взять такси.

Она шагала быстро, понурив голову.

— Незачем, у меня здесь машина, — ответила она, не оборачиваясь. Эти слова снова навели Луку на мысль о том, что она теперь богата, а вместе с этой мыслью проснулись досада и дурное настроение. Он резко остановился:

— Право, не пойму, зачем я иду с тобой. Честное слово, по-моему, нам лучше расстаться.

Они находились на небольшой площади, заставленной машинами; над ней нависал барочный фасад какой-то церкви, поверх ее портала видны были два огромных ангела, трубивших в свои трубы. Из магазина радиоприемников на углу доносился назойливый и неистовый рев какой-то синкопированной танцевальной мелодий, и в темноте, окутывавшей площадь, казалось, что эта крикливая, вульгарная музыка излетает из труб ангелов. Марта тоже остановилась.

— Лука, — взмолилась она, беря его за руку, — не оставляй меня одну. Я понимаю твои чувства ко мне, но… но… — Она потупилась. — Мне так нужен сегодня человек, который меня любит. А ты — нет, не отрекайся — ты ведь еще любишь меня немножко. Не оставляй меня.

Тронутый ее голосом, ее сокрушенным видом, Лука безотчетно поднес к губам руку Марты. А она, воспользовавшись этим мгновенным порывом нежности, втолкнула его в приземистую и длинную серую машину, стоявшую рядом.