— Какого дьявола ты не вызволишь ее оттуда? — не особо мудрствуя, спросил он. И ему тем же вечером показалось, что глаза женщины сказали то же самое капитану, когда она с приглушенной, мучительной тоской взглянула вниз, и, хотя их разделяло всего несколько футов, их, казалось, не преодолеть и за целую вечность. И вот теперь маленький помощник прямо сказал об этом — стоя там, орудие судьбы, провидения или дьявола, в зависимости от того, как посмотреть на это, и его перекошенное плечо поднималось во время его горячей речи:

— Очнись же, капитан, — говорил он. — Ты губишь ее, и ты губишь себя; и без пользы. Почему ты ничего не предпримешь! Спаси ее, или держись подальше. Ты горишь в аду, она тоже. Она вылетит оттуда, как птичка. Смотри, как она смотрит на тебя. Она молит тебя, чтобы ты пришел и забрал ее оттуда, — ты же стоишь тут! Бог мой!

— Что я могу, — хрипло проговорил капитан и внезапно обхватил голову руками. Это был не вопрос и не признание полного поражения, а лишь слова, произнесенные им, как и многие другие звуки, машинально; он задыхался в эти первые мгновения от нахлынувшей на него волны надежды, поднявшейся в его душе и взбудоражившей его, когда слова маленького горбатого помощника безжалостно пробили броню веры.

И вдруг он понял. Он понял, что это ему по силам, что все сомнения, все путы религии, обычая, слепого страха перед будущим и потусторонним миром исчезли, как дым. Прежде, как я уже говорил, он не знал, что способен на это, — не осознавал, что в нем шла упорная и молчаливая борьба. Но теперь вдруг, когда его душа и все существо озарила надежда, он заглянул внутрь себя и увидел себя — то, каким человеком он стал и будет впредь. Он осознал. Он осознал.

— Она… она? — этот вопрос машинально сорвался с его уст, и горбатый человечек подхватил его.

— Спроси ее! Спроси ее! — горячо произнес он. — Я знаю, что она готова. Я прочел это сегодня в ее глазах, когда она глядела на тебя. Она говорит тебе: «Какого черта ты не забираешь меня отсюда? Почему?» Ты только спроси ее, и она полетит как птица.

Маленький помощник говорил со страстной убежденностью и не обращал внимания на печальные несообразности. «Спроси ее! — постоянно повторял он. — Спроси ее!»

— Как? — проговорил капитан, неожиданно возвращаясь к действительности.

Человечек запнулся и замолк. У него не было плана — ничего, кроме эмоций. Он пораскинул мозгами и что-то придумал.

— Напиши на крышке люка мелом, — предложил он. — Встань рядом с люком. Когда она появится, покажи на него, и она прочтет.

— Ха! — странным голосом произнес капитан, как будто одобрительно и в то же время словно вспоминая что-то.

— Она кивнет головой, — продолжал человечек. — Никто не глядит из того окна, во всяком случае, вряд ли кому придет в голову читать надпись. А ты можешь закрывать ее до тех пор, пока она не подойдет туда. Затем мы подумаем над тем, как вызволить ее оттуда.

Всю ночь Большой Хуан Карлос расхаживал в одиночестве по палубе своего суденышка, размышляя и дрожа, когда его захлестывали волны надежды и безумной решимости, от возбуждения.

Утром он опробовал упомянутый план, только написал вопрос на крышке особым способом, которым не пользовался все эти долгие, безрадостные годы: он просто, как в былые времена, когда у них был свой язык любви, переставил буквы. Вот почему он так странно произнес это «Ха!», вдруг вспомнив о нем и обрадовавшись возможности вновь прибегнуть к нему.

Вереница серых фигур медленно, проходя мимо окна, спускалась вниз.