— До него миль четыреста. Но учтите, что сейчас там не на что смотреть. Сейчас самый конец сухого сезона, и все озеро — лишь огромная яма, полная жидкой глины. Но со дня на день могут начаться дожди, и вот тогда там будет интересно.

(ii)

Уайльду пришло в голову, что самым ужасным из кощунств, совершенных цивилизацией двадцатого века, было то, что международный аэропорт не построили хотя бы в пятистах милях от Кано. Конечно его можно было сравнить с лучшими европейскими аэропортами. Его носильщик сообщил, что в Кано каждый день прибывает до сорока рейсов. Увидев укрепленное на наружной стене здания расписание, украшенное внушительным списком пунктов назначения, которое замыкала Новая Зеландия, Уайльд поверил этому. Но все равно он ощущал какую-то подавленность.

Возможно, виной тому был К.П. Рен. Трагическое странствие Джона Геста по пустыне Сахара в конце концов привело того именно сюда. Лоуренс и Божоле побывали здесь на своем пути к побережью и тайне Синей Воды. Он представил себе американцев Хэнка и Бадди, стоящими рядом с таможенным залом, и почувствовал разочарование из-за того, что его не приветствует эскорт одетых в броню улан, скрывающих лица от солнца под развевающимися белыми накидками.

Накидки уже попадались ему на глаза, знаменитые хайки арабов — жителей пустыни, и Уайльд очень быстро понял, насколько это практичная одежда. К тому времени, когда он добрался до такси, довоенного «опеля», горячий ветер уже успел покрыть толстым слоем красной пыли его воротник, а сам город, казалось, был окутан движущимся облаком кирпичного цвета.

— У вас заказана гостиница? — спросил водитель, вовсе не араб, а самый настоящий хауса, высокий и экспрессивный; его левая рука, казалось, была привязана к гудку невидимой веревкой.

— Я хочу проехать к дому мистера Харизма. Вы знаете его? Если нет, то, полагаю, нам стоит последовать за этим «мерседесом».

Что касается Синтии Борэйн, то ее встретили как королеву. Впрочем, он

предполагал, что она и была ею в своем мире, где завтракают на Вайкики, для ленча останавливаются в Сан-Франциско, пьют чай в Нью-Йорке и смотрят ночное

шоу в ресторане на лихорадочном побережье Монтего-бей. Этим утром у нее на шее была нитка жемчуга, каждой жемчужины из которой вполне хватило бы, чтобы оплатить перелет, а на среднем пальце левой руки перстень с рубином цвета голубиной крови, за который наверняка можно было бы купить всю «комету», на которой они летели, вместе с навигационным оборудованием и содержимым буфета.

Водитель громко заржал.

— О, да, это автомобиль мистера Харизма. О, да.

— Тогда поехали за ней, мистер Мак-кака!

Водитель с удовольствием крутанул огромную баранку автомобиля, заорав из окна на разглядывавших его прохожих. Старомодный автомобильный клаксон почти непрерывно гудел. Машина миновала кварталы, в которых жили иностранцы, и выехала через низкие ворота. За ними начался собственно город, похожий на скопище построек, слепленных ребенком из глины вокруг большого камня. Сравнительно широкие улицы, покрытые красной пылью, закончились, исчезли дорожные знаки, и по сторонам потянулись облупленные стены, толстые, темные, глядевшие на мир крошечными оконцами — или бойницами? — благодаря которым казалось, что город постоянно подвергается набегам враждебных племен. На велосипедах ехали негры-фула, казалось, что их ослепительные одеяния вот-вот запутаются в спицах задних колес. Можно было подумать, что велосипедисты образуют почетный эскорт для каравана из Сахары, который услужливое воображение готово было в любой момент увидеть на северном горизонте. Эти караваны, как уверял Уайльда пролистанный наспех путеводитель, до сих пор составляли основу процветания Кано. Кано казался романтическим городом, но он был также непривлекательным и грязным, его однообразную грязноватую желто-коричневую окраску оживляла лишь мечеть с зеленым куполом, окруженная белой стеной, красивая той экзотической красотой, столь разительно отличающейся от самых великолепных христианских церквей, Она напомнила Уайльду о том, что для Африки мусульманский мир олицетворял будущее.