— «Он же наш отец!»
— Нет, но думаю, что теперь я их понимаю, — сказала она. — Я изменилась внутри.
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, верно? Что я всегда буду тебя любить, — печально сказал он. В его глазах стояли слёзы.
Эта картина шокировала её, и её собственный защитный гнев исчез, сменившись печальной тоской, и сопереживанием.
— Я тоже тебя люблю, Папа. — Совсем недавно она солгала — Мойра помнила наказания, о которых говорила её мать. Он собирался убить её. — Прости меня.
— Расскажи мне об этом — о том, что ты чувствовала.
— Что?
— Ты не единственная, кто прошёл через огонь. Я совершал вещи, которые мучили мою душу — вещи, от которых я просыпаюсь посреди ночи, в поту и в страхе. Я не знаю, что ты пережила, но я, наверное, могу этому сопереживать. Поделись этим со мной, расскажи мне, через что ты прошла. Я хочу знать, что происходит внутри тебя, — объяснил он.
Она склонила голову:
— Разве есть в этом какой-то смысл?
— Больше, чем ты думаешь.
Мойра медленно выдохнула, позволяя напряжению покинуть её плечи, а затем начала с девушки, с которой она играла в шахматы в горах. Дальше она описала свой побег из темницы во дворце Хэйлэма, открытие того, что она невольно создала свою точную копию, и как это позволило ей делать сразу много дел одновременно. Напряжение вернулось к ней, когда она говорила о битве за городом, но Мойра ничего не скрывала. Она объяснила про то, как её двойницы захватили контроль над горожанами, и как некоторые из них взяли под контроль неиссякаемые источники жизни своих носителей.
Худшей частью было рассказывать ему о её битве с Сэлиором, но она всё равно сделала это, даже описав трансформацию, через которую она прошла, пока пытала ложного бога. Это было ужасно — признаваться ему во всём этом, но это облегчило ей сердце. Может, она и была злой, но она хотя бы умрёт честно.
Когда она закончила, он сказал лишь одно:
— Сними щиты. — Он стоял прямо перед ней.
«Нет, ещё рано, мне нужно больше времени», — подумала она. Её глаза были сухими, пока она рассказывала, но теперь из них полились слёзы. Она нехотя опустила свою защиту.
Мордэкай опустил свой собственный щит, а потом обнял её, крепко прижав к себе.
— Мне так жаль, что всё это с тобой произошло.
«Сейчас!». Эта мысль выскочила из уголка её разума, но Мойра оттолкнула её прочь. Она не нападёт на него, что бы ни случилось. Она пыталась говорить, но горло её отказывалось сотрудничать. Не послышалось ничего кроме тихих всхлипов. Наконец она сумела выдавить:
— Прости меня, Папа.
— Ш-ш-ш, всё хорошо. Ты не виновата.
— Ещё как виновата! — заплакала она. — Если бы я знала ключи к кругам, то могла бы просто вернуться домой. Я могла бы позвать на помощь.
Мордэкай сжал её ещё сильнее:
— Никто не идеален. Так могло бы быть лучше, а могло бы и не быть. Что если бы пришла твоя мать? Кто знает, что случилось бы? Возможно, она смогла бы сделать что-то ещё, или, быть может, она бы погибла. Стала ли бы ты тогда винить себя? Если я чему и научился за годы, так это тому, что «что если» никогда не помогают.
— Но я теперь стала чудовищем…
Он тихо засмеялся глубоко у себя в груди:
— Да, ты — моё дорогое, милое, маленькое чудовище, и я всё равно тебя люблю.
— Что?
Он отстранил голову, и посмотрел на неё:
— Ты что, действительно думала, что я больше не буду тебя любить? Глупышка, папы никогда не перестают любить своих маленьких девочек. |