— Пошли…

Чай в моем хозяйстве был всегда.

Он согрелся и стало ясно, что придется оставить его ночевать. Больше ему просто было некуда податься.

— Значит, на радио пригрелся, — размешивая сахар, сказал Авось. — Ну, что же в этом плохого? Там его поминают — там ему и житье. Послушай, ты ведь в газете работаешь — может, Варвара все-таки при вас кормится?

— А не проспал ли ты эти десять лет?

— А что?

— А пресса, милый, теперь в меру любопытная. Туда не лезет, где могут нос оторвать.

— А все эти скандалы с артистами?.. С певцами?..

Гляди ты, подумала я, и до тьмутаракани дошло, что Пугачева собралась с Киркоровым разводиться.

— А скандалы оплачены. Кто бы про них знал и помнил, если бы не скандалы?

Он вздохнул.

— Я еще Машу искал, — тихонько признался.

Хотите верьте, хотите нет, но я ощутила настоящую ревность.

— Возле Дворца бракосочетаний караулил?

— Ага — по пятницам и субботам, а в воскресенье спать залегал — мне же в ночь на понедельник Емелю нужно было выслеживать…

— Машу я тебе, если хочешь, найду, — пообещала я весьма пасмурно.

— Правда?!

— Правда. Это как раз нетрудно. Только на что ты ей? Она теперь умная, на авось полагаться не станет. Ей теперь реальные деньги подавай.

Он почесал в затылке.

— Ну, так всегда было, — помолчав, рассудил он, довольно артистически скрыв обиду. Ведь кто говорил: хороша Маша, да не наша? Тот, кто к ней посвататься не мог. А сватался тот, у кого деньги…

И так вздохнул бедняга Авось, что мне всерьез стало его жалко.

— Ты по Машке не тоскуй! — бодро приказала я. — Машка теперь манекенщица! Знаешь, сколько человек ее помнит? Как пройдет по «языку» в собольем палантине, так ползала сразу подумает: хороша Маша, да не наша! А телезрители? А потом, когда фото в модных журналах напечатают? Ты ей скажешь — хороша Маша, она нос задерет и ответит: да не ваша.

— Мне уходить? — вдруг спросил он.

— Куда ты пойдешь! Тебя первый же блинный патруль затормозит. Я не удивлюсь, если ты у них в розыске.

— Мне тоже так кажется, — сказал он. — Ведь многие только на меня и надеются, хотя вслух не говорят. А если соберутся, да скажут вслух, да еще хором: «Авось прорвемся!», то ведь и пойдут прорываться!

— Ты все еще не понял, что идти — некому? Города оккупированы, а деревни мало кому нужны, да за них Большой Блиняра с Большим Хренярой спокойны, потому что там исконно-посконная лексика все больше власть берет. Средства массовой информации — под контролем, в банк без «Хай!» и не входи…

Тут Авось прерывисто задышал, схватившись за горло. Я не сразу поняла, что это на него так «хай» подействовал. Когда поняла — ругнула себя за словечко. Надо же — само выскочило, я и не заметила.

Он кое-как продышался.

— Вот видишь? И с каждым днем этой дряни все больше и больше! Знаешь что, Авось? Возвращался бы ты туда, откуда явился. Там ты еще сколько-то продержишься. Видишь — когда все разбрелись, поодиночке еще кое-кто куда-то пристроился. Брось ты это дело!..

— Вы-то меня бросили, забыли, — он глянул исподлобья. — Да как же я-то вас брошу, если у вас на меня одна надежда? А, люди?..

Глава пятая Голь на выдумки хитра

Следующим подвигом Авося была охота на бомжей.

Разумеется, он не предупредил меня о своем безнадежном замысле, чтобы не стала отговаривать.