…А Вадика не жалко. В ресторане кушает. Не пропадёт. Надо на всякий случай оставить в доме хлеб, яйца, кетчуп и подсолнечное масло. Всё это и без холодильника какое-то время проживёт. А Вадик, может быть, утром есть захочет. Догадается сам себе яичницу пожарить. А мясо и сливочное масло нужно отнести к кому-нибудь из соседей, у кого есть холодильник. У всех есть холодильник. Только у неё нет холодильника. Хотя при чём здесь она? У Вадика нет холодильника. У него уже почти ничего в доме нет. И дома уже почти нет. И жены уже почти нет. Зато есть серьёзный бизнес. И новый костюм. И новый портфель, новые часы, новый мобильник, новый бумажник, а в бумажнике — её зарплата…

Ну всё, хватит уже. Об этом думать нельзя. Стыдно. К тому же — каждый сам кузнец своих несчастий. И опять же — что такое несчастья? Сегодня — последний день, последний вечер, последняя ночь… Не так уж много осталось, вполне можно потерпеть. Тем более что у Вадика деловая встреча. Повезло. Может быть, повезёт так, что он придёт совсем поздно, а завтра утром, когда она будет уходить, он ещё будет спать… Ой, сколько раз она себе говорила: не надо мечтать о слишком многом…

Но всё получилось так, как она намечтала. Вадик пришёл почти под утро. В этот раз даже и шумел не очень. Но она по привычке всё равно проснулась, лежала потихоньку, с опаской прислушивалась к тому, как он топает туда-сюда, звенит чем-то в кухне, роняет что-то в ванной, скрипит ключом в ящике своего письменного стола — деньги прячет. Он всегда прятал деньги в ящике письменного стола, закрывал ящик на ключ, а ключ вешал на цепочке на шею. Подумать только, когда-то эта его привычка казалась ей забавной. Потому что он прятал под замок даже сто рублей. И даже двадцать рублей прятал. И десять… Злой Кощей над златом чахнет.

Сегодня Вадик, кажется, не был расположен будить её, чтобы выяснить, где лежит то, что ему вот прямо сейчас понадобилось, или куда положить то, что он с себя снял. Вадик всё время забывал, что шкафы он сам продал, и очень раздражался, когда Аня вешала его одежду на верёвку, натянутую вдоль стены. Сегодня он сам всё на верёвку повесил, шипя и чертыхаясь сквозь зубы. Наконец свалился на свой диван и почти сразу с присвистом захрапел. Повезло.

Утром Аня встала пораньше, сняла своё постельное бельё, свернула и запихнула в пакет с распечатками. Подумала — и запихнула туда же халат. Ничего, донесёт как-нибудь. Без домашней одежды всё-таки неудобно, даже и в чужом доме. Застелила раскладушку покрывалом. Отнесла пакет и коробку в прихожую, поближе к входной двери. Написала записку: «Сырое мясо и сливочное масло — в кв. 42, у Надежды Васильевны в холодильнике. Яйца — в коробке на подоконнике, остальное — на нижней полке подвесного шкафа. Сковорода — в духовке. Если будут вопросы — звони в типографию до 12.00. Потом я пойду на новую работу. Скорее всего — уже не вернусь. Если соберусь зайти за своими вещами — предупрежу заранее. Желаю всего хорошего. А.» Перечитала записку, заметила, что опять много тире. На Вадика тире производили неприятное впечатление. Вадик когда-то серьёзно интересовался пунктуацией. Предполагалось, что по знакам препинания он способен точно определить характер человека, который эти знаки ставит. Анины тире неопровержимо свидетельствовали о её упрямстве и высокомерии. Однажды Аня неосторожно заметила, что знаки препинания свидетельствуют только о грамотности или безграмотности автора текста. Вадик торжествующе закричал: «Споришь! Вот видишь? Это упрямство, я прав! И высокомерие тоже! Потому что обвиняешь других в безграмотности!» Аня сроду никого в безграмотности не обвиняла, она просто ошибки исправляла, а это ведь совсем другое дело. Она тогда даже попыталась объяснить это Вадику. Не понимала ещё, что этого делать нельзя. Совсем глупая была.

Ай, ладно. Всё уже кончилось. Кончается.