— Но алькальд бы ему достроил это здание вне зависимости, выживешь ты или нет, — продолжил рассуждения Шарик. — Кроме того, ты от него что-то наследуешь с большей вероятностью, чем он от тебя. У него семья есть?

— Откуда мне знать? — удивился я.

— Спроси. Если у него нет близких, то деньги для него вряд ли главное.

Прямо у Оливареса я решил не спрашивать. И у Хосефы я тоже сам спросить не мог, потому что странно выглядели бы расспросы о семье от ученика, который должен знать о ней куда больше случайной служанки. Это ответственное дело я делегировал Серхио, а сам продолжил заниматься стеной пристраиваемого здания. Признаться, занятие уже порядком обрыдло, я чувствовал себя каменщиком, который работает за еду. Или за идею. За идею отселить из башни Оливареса. Конец работы был уже виден — мое участие требовалось только при выкладке коробки — но я уже окончательно решил, что никогда не стану зарабатывать на этом фронте. Себе жизнь улучшил — и хватит, остальное народонаселение без моей помощи в возведении домов переживет.

Серхио вышел из башни примерно через полчаса, и очень задумчивый. За ним выскочил Шарик, о котором я напрочь забыл, сращивая каменные блоки, которые все не кончались и не кончались.

— Хандро, иди сюда. Мы такое узнали! — передал мне Шарик.

Я встряхнул руками, делая вид, что неимоверно устал, и направился к Серхио. Шел тот не торопясь, да еще и знаком показал, что нам стоит посекретничать. Мужики прекрасно складывали камни и без моего присмотра, помня оливаровское грозное «прокляну», поэтому мы с Серхио прошлись к конюшне, в которой теперь было неприлично много постояльцев. Да еще и Оливарес заявил, что мне нужен каретный сарай, чтобы его экипаж не портился под открытым небом. Но займется этим семейка алькальда, так что мне беспокоиться не надо.

Я и не беспокоился — карета не моя, что мне о ней переживать?

— Хосефа рассказала, что наш чародей совершенно одинок. У него был сын, но трагически погиб вместе с женой, оставив малолетнюю дочь. Она выросла во взрослую девицу и погибла по вине Ортиса де Сарате. Как именно, Хосефа не знает, но Оливарес его знатно проклял. И проклятие это никому снять не удается.

— Что именно сделал Ортис де Сарате?

— Вы же знаете Хосефу, дон Алехандро, — проворчал Серхио. — Она слова по-простому не скажет, все с какими-то подвывертами.

— Да соблазнил наверняка, — предположил Шарик.

— Ты морду этого Ортиса де Сарате видел? Кого он соблазнить может? — скептически спросил я. — Только бутылку.

— Может, он так выглядит после проклятья? А если его протрезвить побрить и приодеть…

— Хорошо. Пойдем с другой стороны. А морду Оливареса ты видел? Думаешь, у него может родиться симпатичный потомок?

— Хандро, ты придираешься. Нормальная у него морда старого чародея. Умеренно страшная. А поскольку там еще материал был от двух самок, то итог мог получиться вообще прекрасный.

— Но безголовый. Потому что влюбиться в этого Ортиса де Сарате могла только идиотка.

— Может, у нее были специфические вкусы на мужчин?

Серхио хмыкнул, и Шарик заткнулся, сообразив, что сочинять мы можем долго, но правды от этого не узнаем. Да и какая нам, в сущности, разница, если причины ненависти старого чародея к местному алькальду мы узнали, пусть одной участницы этой истории нет в живых, а второй участник писается в штаны при виде Оливареса?

— Дон Алехандро, может, нам все же дать деру в ту же Гравиду? — неожиданно предложил Серхио. — Если участвует придворный чародей, ничем хорошим эта история не закончится. Используют всех нас и закопают.