|
Всю жизнь помнил он эту обиду, которую нанес ему лорд Делавэр, покинувший его накануне отъезда ради того, чтобы пойти к модистке с женщинами. Да, действительно, Тимон Афинский прав. Пока ты даешь жрать этим собакам, у них человеческие рты, глаза и даже сердца. Но стоит им только пронюхать, что смерть, отъезд или разорение грозят товарищу их забав, «они бросают вас, нищего, на произвол судьбы». Делавэр, отправляясь к модистке, не подозревал, конечно, что этот банальный поступок сделает его предметом столь тягостных размышлений.
Мэтьюс поступил лучше. Накануне отъезда он устроил для Хобхауза и Байрона великолепный обед. Эти двое уже усвоили по отношению друг к другу особый тон путешественников, шутливый, развязный, немножко искусственный. Байрон, уезжая, написал стансы Мэри Энн: Было ли это настоящим чувством? Действительно ли он уезжал потому, что еще любил её и не в силах был жить вблизи нее? Человек не так прост. Обедая с Мэтьюсом и Хобхаузом, смеясь, слушая неотразимое заикание Скопа Дэвиса, он вовсе не думал о миссис Мастерс. Но эннслинские дни остались самым острым из его печальных и прекрасных воспоминаний, из которых он черпал свои сладостные мечты.
XIII ПЕРВОЕ СТРАНСТВОВАНИЕ ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬДА
26 июня 1809 года в маленьком порту Фалмусе двое друзей сели на судно капитана Кидда, направлявшееся в Лиссабон. Хобхауз, уже составлявший мысленно археологические заметки, вез с собой сотню перьев, два галлона чернил и несколько стоп писчей бумаги. Байрон снова представлял собою магнитный полюс для целого кортежа слуг. Старый Меррей должен был сопровождать его до Гибралтара. Вся действительная служба была возложена на Вильяма Флетчера, камердинера из Ньюстеда; он только что женился и ворчал, вспоминая свою жену Салли. Молодой паж, сын фермера, Роберт Раштон, которого все звали Боб (Байрон симпатизировал ему, «потому что он, как и я, кажется таким же одиноким животным без друзей»), и камердинер-немец, рекомендованный доктором Бутлером из Харроу, дополняли свиту. Ходжсон получил послание в героико-комических стихах с описанием отъезда и Хобхауза, изрыгающего свой первый завтрак и первые путевые впечатления. «Судьбе заблагорассудилось прийти на выручку несчастной публике — Хобхауз растянул связки на руке и не может писать, чернильный фонтан приостановился… Что до меня, то я покидаю Англию без сожаления, а возвращаться буду без удовольствия. Я подобно Адаму — первый, приговоренный к изгнанию, но у меня нет Евы, и я не отведал ни одного яблока, которое не было бы кислым». Миссис Байрон тоже получила прощальное письмо: «Передо мной весь мир. Я покидаю Англию без сожаления и без малейшего желания увидеть вновь все, что в ней есть, исключая вас и вашу теперешнюю резиденцию. Искренне преданный вам…» Он оставил ей медведя, волкодава и хорошеньких служанок. Путешествие было нелегким. В Лиссабоне путешественники узрели Европу в огне войны. Французские войска Жюно уступили место английским под командованием генерала Крауфорда. Хобхауз, президент либерального клуба, был шокирован обычаями страны. Тираническое духовенство предписывало законы. В церквах были выставлены покойники с металлическими тарелочками на груди; их не хоронили до тех пор, пока не набиралось достаточно денег, чтобы уплатить священнику. Инквизиция не была отменена. Мужчин останавливали на улицах, забирали в солдаты. Байрон, менее сдержанный, чем Хобхауз, и не терпящий никакого насилия ни над собой, ни над другими, готов был проповедовать восстание, но его увлекал контраст между убогой жизнью людей и красотой португальского пейзажа. Ему нравились апельсиновые деревья, золотившие изумрудную глубь долин, монастыри, возвышающиеся на вершинах скал. «Я чувствую себя очень счастливым, люблю апельсины, разговариваю с монахами на кухонной латыни, которую они понимают, потому что она похожа на их латынь, хожу повсюду с пистолетами в карманах, переплываю Тахо, езжу на осле или на муле и ругаюсь по-португальски; у меня понос, меня кусают москиты. |
