Сам Донал не чувствовал в произошедшем особой вины. Он знал, что это досадная случайность. Но тогда откуда это непонятное чувство провинности? Почему ему должно быть стыдно из — за того, что вошло в него извне? Если ему и есть чего стыдиться, так это именно стыда, ведь в нём нет веры Богу! Разве Бог оставит доверившегося Ему сына на милость случая? На милость лишнего бокала вина, выпитого по неведению? Да, от такой мысли Доналу и впрямь должно быть стыдно — и поделом!

Он встал и, к собственному отчаянию, обнаружил, что уже почти десять часов. Обычно он вставал около шести. Донал поспешно оделся и сбежал вниз, удивляясь тому, что Дейви до сих пор не пришёл его разбудить. Мальчик оказался в классной комнате. Он тут же вскочил и бросился навстречу Доналу.

— Надеюсь, сейчас вам лучше, мистер Грант? — воскликнул он. — Я так рад, что вы всё — таки смогли прийти!

— Всё в полном порядке, — ответил Донал. — Только понять не могу, отчего я так проспал. А ты почему меня не разбудил, а, малыш?

— Потому что Симмонс мне сказал, что вы нездоровы и чтобы я вас не беспокоил, даже если вы опоздаете.

— Никакого завтрака я, конечно, не заслуживаю, — проговорил Донал, оборачиваясь к столу, — но если ты встанешь вот здесь и почитаешь мне, пока я ем, мы сумеем немного наверстать упущенное время.

— Хорошо, сэр. Только ваш кофе совсем остыл. Давайте, я позвоню, чтобы принесли горячего?

— Нет, нет! Не будем больше терять времени. Если кто — то не хочет пить холодный кофе, ему следует вовремя спускаться к завтраку.

— А вот Форг никогда не стал бы пить холодный кофе, — сказал Дейви. — Вы что, хуже его, что ли?

— Видишь ли, я хочу поступать со своим кофе так, как мне заблагорассудится, а не идти на поводу у собственного завтрака! Хочу оставаться Доналом Грантом, горячий у меня кофе или холодный. Вот тебе, Дейви, маленький урок практической философии.

— По — моему, я вас понимаю, сэр. Не хотите носиться со всякими пустяками.

— Смотря с какими пустяками, Дейви. Они тоже бывают разные. Иногда люди называют пустяками вещи совсем не пустячные. И потом, даже из мелочей можно вывести важные принципы. Вот, к примеру, горячий кофе или холодный — это пустяк, мелочь. Главное здесь то, что я не должен от этого зависеть. У нас в горах считается, что воспитанный человек не станет смотреть, что за ужин ему подали, а с благодарностью съест и хлеб с сыром, и жареную индейку. По крайней мере, так учили меня родители. Хотя боюсь, и у нас на севере от таких вот хороших манер мало что осталось.

— Это и правда здорово, — решительно сказал Дейви. — Не просто хорошие манеры, а настоящее благородство. Хотел бы и я не смотреть на то, какой ужин мне подали! Но, наверное, у меня так никогда не получится.

— У тебя действительно ничего не выйдет, если ты и дальше будешь мечтать только о том, как бы поскорее стать благородным. И потом, не думай, что жареная индейка ничуть не лучше, чем пустой хлеб. Я этого не говорил. Так думать — значит не признавать различия там, где оно есть. Если бы хлеб ничем не отличался от хорошего куска мяса, тогда и говорить было бы не о чем, и в нашем смирении и довольстве не было бы никакой добродетели.

— Понятно, — проговорил Дейви. — Тогда, может быть, и мне пора приучать себя кое без чего обходиться? Вдруг в будущем понадобится? А, мистер Грант?

— Знаешь, лучше не выбирать себе уроки по собственному разумению, а трудиться над тем, что задаёт тебе тот, кто знает чему и как он тебя учит.