– С духами я сам договорюсь, – ворчливо буркнул шаман. Перевел оценивающий взгляд на стальной нож, невольно залюбовался грозным лезвием. – Этот оставил? Ну – твой?

Женщина закивала.

– Сказал – если сын родится… ему… – сквозь всхлипы выдавила она… и вдруг сунула нож шаману в руку: – Возьми! Спас…

Шаман поджал губы, скрывая довольную улыбку. Пальцы сомкнулись на рукояти. Он едва слышно вздохнул, глядя, как танцуют голубые блики на кованом лезвии. Вот это нож! Ни у кого такого нет! Такое оружие только для голубоволосых ведьм… Прости, Огонь! – Он быстро покосился в сторону чувала. – Для достославных и великих жриц! Да еще у этих, жрецов их бродячих… Ходят, понимаешь, Голубой огонь для Храмов ищут… забредают куда не надо – а ты, старый шаман, камлай потом!

– Ладно, что с тобой поделаешь, возьму, пожалуй. Камлать поможет, имя ребенку узнать – пока тетки наши совсем не озверели, – с деланой неохотой пробормотал он, торопливо пряча бесценный подарок под плащ.

Пощелкивая всеми суставами – все-таки стар он, стар для таких вещей! – шаман поклонился Голубому огню. И колотушка привычно ударила в бубен.

Удар, неожиданно сильный, больше похожий на резкий вскрик, прокатился по просторному чуму. Снежный пол, утрамбованный до каменной плотности, вдруг пошел трещинами под притопывающими по нему торбозами шамана. Туго закрученный вихрь завертелся вокруг – и ударил точно в отверстие чувала. Голубой огонь зашипел разъяренной лесной кошкой. Длинные гибкие языки Пламени метнулись вперед, точно пытаясь остановить бьющее в них снежное копье. Снег навалился на чувал. Придавленное его тяжестью Голубое пламя рванулось… захрипело, как человек, которого душат, и пропало, задавленное тяжестью набившегося в чувал сугроба. Снежный смерч распрямился, с торжествующим рокотом взмывая к дымовому отверстию чума. Шаман даже не увидел, а почувствовал, как берестяные стены тают в его безудержном кружении.

За ними не было крохотного пауля – поселка охотников хант-манов, притулившегося среди низкорослых тундровых деревьев. За ними было… Да ничего за ними не было!

Смерч завьюжился кольцом. Рушащийся крупными хлопьями снег стеной отгородил крохотный пятачок с шаманом, испуганной женщиной и младенцем на руках. Шаман завертелся волчком, выставив перед собой колотушку, – сквозь бешеное завывание вьюги прямо ему в уши сочился тихий вкрадчивый шепот:

– Андарлыннап кылыйган аш кара кускунум…

Снежный занавес распался, словно разорванный сильной рукой. Выставив когти, прямо в лицо шаману прянул истошно каркающий черный ворон. Шаман рухнул в снег. Ворон пронесся над ним, обдав ветром от бьющих в воздухе громадных крыльев. Шепот стал громче, теперь он гремел:

– Ты по воздуху плавно несешься, мой черный ворон, голодный ворон! Ты – мой черный разведчик, ты – мой белый разведчик! Приди ко мне, приблизься… Арай-ла бээр, оон-на бээр!

Ворон рухнул прямо на голову ребенку. Мать отчаянно закричала, пытаясь отогнать каркающую птицу. Сквозь сплошное кружение снега медленно начал проступать темный мужской силуэт. Бубен и колотушка вдруг рванулись, едва не выдернув руки шамана из плеч. Пронеслись сквозь вьюгу – в сплошном кружении снега их подхватили невидимые объятия. Бубен зазвенел с силой и звучностью, какой у старого шамана не издавал и в прежние времена.

– Бедей кара чедырымче! – сквозь завывание метели ритмично выводил глубокий мужской голос. – Пора мне возвращаться домой! Время войти в мой черный чум!

В такт его словам басовито заорал младенец.

И тогда шаман понял.