Изменить размер шрифта - +
Но жизни, подаренной нам Господом, надо радоваться и дорожить ею. В тридцатых годах эшелоном везли куда-то на расстрел русских священнослужителей. Родственники одного священника- смертника как-то ухитрились повидаться с ним в Красноярске и, обливаясь слезами, спросили: «Что же нам-то, здесь остающимся, делать?» И смертник ответил; «Радуйтесь!»

Для меня этот завет сделался нравственной опорой. Может, кому-то из читателей ваших он тоже поможет укрепить дух свой, добавит оптимизма, вселит веру в будущее. «Разум радостно тяжелеет», — сказал недавно мой друг-поэт, я и желаю, чтобы разум людей тяжелел от умной книги, великой музыки, познания самого себя и мира Божьего.

Благодарю «Уральский рабочий» за предоставленную мне возможность поговорить с уральцами — ведь на Урале прошла моя молодость, прожит кусок сложной, в том числе и творческой жизни в 24 года длиною; частица сердца, и немалая, оставлена на этой прекрасной и многострадальной русской земле.

<sub>1996 </sub>

 

Жизнь по-новому

 

Результатом длительного господства тирании является развращенное общество, общество истерзанных душ, лишенных понятий чести и достоинства, справедливости и добра.

Десять часов отсидки в Красноярске. Пять часов в Карачи. Опоздали в Потайю на 14 часов. Все лучшие номера заняты-розданы, нам со внучкой достался номер с видом на крышу кухни, над которой работают мощнейшие вентиляторы, в номере чад и дым и все время что-то ноет, дверь плохо отворяется новомодным ключом.

Вспоминаю, как в домах творчества, где и бывали-то раза три-четыре, нам всегда доставались худшие комнаты и непременно напротив сортира — вот обхохочется жена моя, узнав про таиландское наше жилище. Я чувствую себя неважно. Думал, после «ударного» рейса, нет, и сегодня общий дискомфорт, и Ольги Семеновны, врача «нашего» нет — некому пожаловаться. Одна радость: внучке живется вольно, меня не слушает, все разбрасывает. Дома бабушка ругается, подбирать заставляет. Здесь я замещаю бабушку и не ругаюсь уж бесполезно. Сказал ей: «Ох, и попадется же тебе растрепа-мужичонка и будет обосран с ног до головы или лупить будет тебя день и ночь!» «Нетушки! — как всегда открыто и убежденно выпалила она, — я сама его отлуплю!»

И еще радость: читаю и подпрыгиваю от восторга книгу Якова Харона, присланную Алешей Симоновым, «Злые баллады Гийома».

В гостинице «Амбрассадор», где мы с Полей жили, нет ни радио, ни градусника, ничего нет, бассейны есть, кормилища, наподобие наших прежних рабочих столовок и торговых точек, с полусырыми шашлыками, выпивкой и мороженым, — все, все направлено на выкачивание денег, все настроено на один лад. Телек тоже черно-белый, по нему бегают и молятся тайцы.

Прилетели в Таиланд в основном так называемые «новые русские» нисколь они не лучше своих дедов и отцов — мудаков-коммунистов и околокоммунистического быдла. «Новая срань» — вот бы какое им пристало имя! Пьют, жрут, серут, где попало, ходят в золоте. Одного молодого я спросил, знает ли он, как называется золотая, роскошная, в то же время безвкусная вещь, навешенная на его бычью шею, по груди, разляпанной волосьем и наколками? «А на х…? — Мутно и сыто глядя на меня, спросил он. Расскажи, если знаешь».

И я рассказал, что это диадема Македонского, пришедшая на восток вместе с его тупым и надменным воинством. «Ну и х… с ним, с македонским-мудаковским этим!»

Невежество умножает хамство, попытка роскошно жить выявляет духовное и душевное убожество — развлечения и запросы на уровне зулусов, музыкой пользуются тоже зулусской, да еще в карты играют — всюду в дурачка дуются, пьяно хохочут, сверкая золотыми зубами, видать, повыдирали свои родные зубы, чтобы навставлять золотые.

Быстрый переход