— Рад был познакомиться, господин Морроу, приятно иметь с вами дело.

— Надеюсь, мы увидимся в следующий ваш приезд в Лондон.

— Надеюсь, что я вскоре приеду.

Роберт распахнул дверь, и они вышли в галерею. Здесь проходила двухнедельная выставка картин с изображением птиц и животных художника из ЮАР с непроизносимым именем — человека из низов, который каким-то невероятным образом научился рисовать. Маркус познакомился с ним в прошлом году в Нью-Йорке, и работы африканского художника произвели на британского бизнесмена глубокое впечатление. Тогда Маркус сразу же пригласил его устроить выставку в Лондоне. И вот яркие картины украшают оливково-зеленые стены галереи Бернстайна в это мрачноватое утро; казалось, они наполняют зал красками и солнцем другого, более здорового климатического пояса. Критика восторженно приняла выставку. За десять дней, прошедших со дня открытия галереи, проданы были все картины до одной.

В данный момент в галерее находились только трое: Пегги, аккуратная и скромная, за столом округлой формы была занята изучением нового каталога, мужчина, нахохлившийся, как ворон, совершал медленный обход экспозиции; и наконец, девушка, сидящая лицом к двери офиса на полукруглом мягком диване в центре зала. На девушке был ярко-зеленый брючный костюм, а вокруг громоздилась масса вещей. Казалось, что она забрела к Бернстайну, приняв галерею за зал ожидания железнодорожного вокзала.

Роберт не подал вида, что заметил странную посетительницу. Они с Чиком двинулись по толстому ковру к парадному выходу. Роберт наклонился к американцу, чтобы лучше слышать, о чем он говорит. Стеклянные двери открылись и закрылись, гость и хозяин растворились в тумане тоскливого утра.

Эмма Литтон спросила:

— Это был господин Морроу?

Пегги подняла глаза:

— Да, это был он.

Эмма не привыкла, чтобы ее не замечали. Она почувствовала себя неуютно, вспомнив единственный взгляд, бегло брошенный на нее, и пожалела, что Маркус уехал в Эдинбург. Снаружи донесся шум отъезжающего такси. Через минуту стеклянная дверь отворилась, и в галерею вернулся Роберт Морроу. Он ничего не сказал, лишь засунул руки в карманы и спокойно уставился на Эмму и окружающий ее беспорядок.

Ей подумалось, что никогда раньше она не видела человека, который был бы менее похож на агента по продаже картин, чем Морроу. У него был характерный тип лица: небритым и уставшим он выглядел бы как человек, которому только что помогли выйти из лодки после окончания одиночного кругосветного путешествия под парусами. Надев темные очки, он напоминал бы покорителя горной вершины, смотрящего вниз на землю. Но здесь, в атмосфере галереи Бернстайна, он смотрелся белой вороной. Высокий, широкоплечий, длинноногий, Роберт был одет в хорошо сшитый темно-серый костюм, который удачно подчеркивал достоинства его фигуры. В детстве его волосы, скорее всего, были рыжими, но с возрастом приобрели коричневатый оттенок, отчего глаза казались светлыми, как сталь. На лице выделялись резкие скулы и упрямый подбородок. И Эмму удивило то, что, собранные вместе, эти черты были довольно привлекательными. Тут она вспомнила слова Бена, что о характере человека надо судить не по его глазам, в которых эмоции мимолетны и легко могут быть скрыты, а по рисунку подбородка. У Роберта рот был крупным, с выступающей нижней губой, а сейчас он с трудом сдерживал смех.

Молчание слишком затянулось. Эмма сделала попытку улыбнуться и сказала:

— Привет!

Чтобы прояснить ситуацию, Роберт Морроу повернулся к Пегги. Пегги с интересом наблюдала, что будет дальше.

— Молодая дама хочет поговорить с господином Бернстайном.

Роберт ответил:

— К сожалению, он в Эдинбурге.

— Да, я знаю, мне уже сказали об этом.