Следующим утром доктор Алимантандо обнаружил, что ветер усилился и за ночь его доску занесло песком. Там, где зеленое лицо сидело у костра, лежал расколотая малахитовая плита.

Окрепший с утра бриз понес доктора Алимантандо прочь из сердца пустыни. Он вдыхал резкий, как вино, воздух и слушал, как хлопают паруса на ветру и как шепчет струящийся перед ним песок. Он чувствовал, как пот высыхает у него на коже, инкрустируя солью его лицо и руки.

Он плыл, и плыл, и плыл — все утро. Солнце как раз достигло зенита, когда доктор Алимантандо увидел свой первый и последний мираж. Линия чистого, сверкающего серебра прострочила его размышления о времени и путешествующих по нему: строка чистейшего, сияющего серебра, пролегающая с востока на запад над грядой низких утесов, отмечающих, казалось, конец песчаной пустыни. Приблизившись, доктор Алимантандо различил темные тени в серебряном сиянии и отраженное зеленоватое свечение — как будто хоть что‑то могло здесь расти.

Каприз ума, страдающего от жажды, сказал он себе, волоча парящую доску сквозь узкий проход между испещренных пещерами утесов; достигнув же вершины гряды, он обнаружил, что это вовсе не каприз ума и не мираж. Зеленое свечение действительно было отблеском листьев, тень — темным силуэтом причудливой скалы, увенчанной пернатой антенной башни микроволновой связи, а серебряная черта — стандартной ширины железнодорожной колеей, отражавшей солнечный свет.

Доктор Алимантандо немного погулял по зеленому оазису, вспоминая, как пахнет зелень, как она выглядит и что ощущаешь, когда топчешь ее босыми ногами. Он присел, слушая журчащую воду, бегущую по каскадам мелких ирригационных каналов, и неторопливое всхлипывание и скрип ветряного насоса, поднимающего ее из водоносного пласта, спрятанного глубоко внизу. Доктор Алимантандо подкрепился бананами, фигами и гранатами в тени шелковичного дерева. Он радовался, что добрался до конца суровых пустынных земель, но духовный ветер, что пронес его через них, теперь стих. Солнце озаряло оазис, пчелы гудели в воздухе и доктора Алимантандо охватила ленивая, уютная послеобеденная дремота.

Через некоторое неопределенное время он был разбужен камешком, вонзившимся в его щеку. Безмятежность оставалась с ним еще какое‑то мгновение. Затем грубая реальность с размаху вбила ему гвоздь между глаз. Он сел прямо, молния чистейшего ужаса пронзила его позвоночный столб.

Он позабыл привязать парусную доску.

Доска, несомая поднимающимся ветром, летела, покачиваясь, над пустыней. Доктор Алимантандо беспомощно провожал взглядом свое единственное средство передвижения, уплывающее от него через Великие Равнины. Он следил за ярко–зеленым парусом, пока тот не превратился в неразличимую точку на горизонте. Он долго еще стоял, пытаясь думать о том, что ему теперь делать, но не мог думать ни о чем, кроме доски, издевательски подпрыгивающей на ветру. Все его чаяния уплыли от него по воздуху. Этой ночью зеленое лицо должно было явиться к нему из потока времени, чтобы говорить с ним, но не явилось: он не оправдал его ожиданий, и цепочкам событий, предуготованным великими мудрецами зеленого народа, никогда не суждено произойти. Все пропало. Доктор Алимантандо, которого тошнило от собственного идиотизма, уселся на рюкзак и принялся надеяться на спасение. Возможно, поезд пройдет туда.