— А что ты делал у пристани?

И я рассказал ей о заливных водоемах, о храбрых ракообразных, которые живут в таких неблагоприятных условиях. Рассказал, что несколько лет буду их изучать, а потом напишу диссертацию.

— А что потом? — спросила она.

— Что потом?

Я никогда не думал, что будет потом. Столько всего зависело от этого заключительного шага.

— Будешь изучать что-то другое? Ну, не знаю, камбалу, рыбу-меч или, может быть, дельфинов? — Она улыбается. — Мне нравятся дельфины. Я ничего не знаю о дельфинах, но мне кажется, что они всегда улыбаются.

— Как и ты, — выпалил я и закрыл глаза.

«Идиот, идиот, какой ты идиот, Оливер!» Я открыл один глаз, потом второй, но Джейн оставалась рядом и ждала ответа на свой вопрос.

— Не знаю, еще не решил. Возможно, буду изучать дельфинов.

— Отлично.

— Отлично, — повторил я, как будто решилась моя судьба. — Мне пора ехать, но я хотел бы встретиться с тобой снова. Сходить куда-нибудь.

Джейн зарделась.

— С удовольствием, — ответила она.

При этих словах я почувствовал, как с плеч свалился огромный груз. Это ощущение было сродни эйфории, которую я испытал, когда, еще студентом, опубликовал первую научную статью. Разница заключалась в том, что на этот раз эйфория заставила меня задуматься: а куда мне ехать? Сейчас, пребывая в приподнятом настроении, я мог думать исключительно о Джейн Липтон.

На крыльцо вышел мужчина. Конечно, сейчас мне уже все известно, но тогда я списал замешательство Джейн на игру воображения.

— Джонс? — произнес мужчина глубоким глухим голосом. — Александр Липтон. Хотел поблагодарить за то, что вы вернули Джейн кошелек.

— Сумочку, — прошептала Джейн. — Дамскую сумочку.

— Пустяки, — ответил я, пожимая его руку.

Ее отец был крупным, загорелым властным мужчиной с глазами-щелочками. Откровенно говоря, его глаза — угольно-черные — вызывали во мне беспокойство. Я не мог различить, где заканчивается зрачок и начинается радужная оболочка. Он был одет для игры в гольф. Отец подошел к Джейн и приобнял ее.

— Не знаем, что делать с нашей Джейн, — сказал он.

Дочь вывернулась из его объятий и пробормотала что-то насчет лимонада. Ну где он там? Джейн так тихо открыла дверь, что та даже не качнулась на петлях, и оставила меня на улице наедине со своим отцом.

— Послушай меня, Джонс, — сказал Александр Липтон, и его лицо стало удивительным образом похоже на лицо бескомпромиссного адвоката по уголовным делам, который не намерен уступать ни на йоту. — Когда Джейн исполнилось пятнадцать, я разрешил ей встречаться с теми, с кем она хочет. Если ты ей нравишься — ее дело. Но если ты обидишь мою дочь, клянусь, я подвешу тебя за яйца в Старой Северной епископальной церкви. Знаю я таких, как ты, сам учился в Гарварде! А если до того, как ей исполнится семнадцать, ты хоть пальцем ее тронешь… Скажу просто: я превращу твою жизнь в ад!

Я тогда подумал: «Этот человек — псих». Он меня даже не знал. Но потом, как будто гроза прошла, лицо Александра Липтона смягчилось и превратилось в лицо состоятельного мужчины средних лет.

— Жена говорила, ты морской биолог.

И прежде чем я успел ответить, в дверях появились Джейн с матерью, которые несли поднос со стаканами и запотевший кувшин лимонада. Джейн наливала, а миссис Липтон передавала стаканы каждому из нас. Александр Липтон залпом выпил свой лимонад, и Мэри тут же подскочила к мужу, чтобы забрать стакан. Он извинился и ушел, она последовала за ним.

Я наблюдал, как пьет Джейн. Она, как ребенок, держала стакан двумя руками. Я дождался, пока она все выпьет, и сказал, что мне пора идти.