— И это величайший гонщик мира! — произнес Мак-Элпайн.

— Извините, Джеймс, но вы же сами говорили: все они приходят к этому. Помните? Рано или поздно их всех ожидает это.

— Но Джонни Харлоу?

— И Джонни Харлоу...

Мак-Элпайн кивнул, повернулся, и они вышли из номера, кое-как притворив за собой сломанную дверь. Тогда Харлоу открыл глаза, провел по ним ладонью и передернулся от отвращения.

Две недели спустя после гибели Джету Харлоу в своей родной Британии на глазах явившихся во множестве зрителей, готовых вдохновить своего кумира, опороченного французской прессой, на новые победы у себя дома, пережил тяжкое унижение, сойдя с трека в самом первом заезде. Сам он отделался легко, но «коронадо» разбил основательно. Лопнули обе передние шины, и многие считали, что одна из них вышла из строя на треке, иначе бы машина Харлоу не влетела в рощу, но другие подобного мнения не разделяли. Джекобсон в застолье энергично высказывал близким ему людям свое объяснение происшедшего, слишком часто повторяя при этом излюбленную фразу про «водительский просчет».

Еще две недели спустя в Германии на гонках Гран При — пожалуй, самых трудных из всех гонок в Европе, на которых Харлоу был общепризнанным лидером, — настроение уныния и подавленности, словно грозовая туча, окутало станцию обслуживания «Коронадо». Это было почти физически ощутимо — будто эту атмосферу можно было пощупать руками.

Гонки уже заканчивались, и последний их участник исчез за поворотом, уходя на последний круг, чтобы остановиться затем на станции обслуживания. Мак-Элпайн глядел куда-то сквозь Даннета и о чем-то тягостно размышлял. Даннет, почувствовав этот взгляд, опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Мэри сидела рядом на легком складном стульчике. Ее левая нога была в гипсе, к спинке стула стояли прислоненные костыли. Она сжимала в руке блокнот и секундомер и, едва сдерживая слезы, покусывала карандаш от досады, не умея скрыть обуревавших ее эмоций. Позади выстроились Джекобсон, два механика и Рори. Джекобсон, должно быть, прилагал немало усилий, чтобы придать своему лицу безразличное выражение, и тем не менее оно то и дело искажалось злобной гримасой. Рыжие близнецы Рэфферти были образцом покорности, а на лице Рори застыла маска холодного презрения.

— Одиннадцатое место из двенадцати финишных! Вот так водитель! Чемпион мира — действительно ему есть чем гордиться, так я считаю.

Джекобсон поглядел на него задумчиво.

— Месяц назад он был для вас кумиром, Рори.

Рори глянул искоса на сестру. Она, все такая же поникшая, покусывала карандаш. Слезы застилали ее глаза. Рори перевел взгляд на Джекобсона и произнес:

— Так это было месяц назад.

Светло-зеленый «коронадо» подкатил к станции обслуживания, затормозил и остановился, тарахтенье двигателя смолкло. Николо Траккиа снял шлем, достал большой шелковый платок, вытер им свое рекламно-красивое лицо и принялся снимать перчатки. Он выглядел, и вполне резонно, довольным собой, потому что финишировал вторым, уступив всего на корпус лидирующей машине. Мак-Элпайн подошел к нему, одобрительно похлопал по спине.

— Прекрасный заезд, Никки. Ваши лучшие показатели — и еще на таком тяжелом маршруте.