Всего лучшего. Если будут какие-нибудь известия о Л.А. – держите меня в курсе…»

Письмо Леонида Алексеевича Кулика домой

«Милые, дорогие, далекие!

Сегодня – 21 октября 1941 проклятого года. Районное село Всходы Смоленской области. «Поздняя осень, грачи улетели, Лес обнажился, поля опустели…»

Пасмурно, ветрено, дождливо; снег стаял; трепещут оставшиеся на деревьях листья и летят в одиночку по воздуху. В селе безлюдно; люди прячутся в немногих пригодных для жилья зданиях. Оживлен лишь тракт, по которому движутся немецкие машины всех видов и размеров и иногда длинные эшелоны пленных.

Горе осенило своим крылом Родину! Кто же я и что же я?

Сейчас я прежде всего – раненый. Рана на ноге улучшается, но медленно, т. к. я растравляю ее: толкусь с утра до вечера, ибо я, во-вторых, – санинструктор, а проще говоря – санитар при временном лазарете для советских раненых в с. Всходы. Под это учреждение занят бывший родильный дом. Все в нем разрушено, растащено, загажено. Клиентура сейчас исключительно хирургическая. 5 палат с 7—15 ранеными в каждой. Бойцы, женщины, местное население: все жертвы бомбежки и пулевых ранений. Антисанитария вопиющая кругом. Врачи – военнопленные.

Сперва я был на перевязках и операциях и по уходу по лазарету без прикрепления к палатам. Теперь за мной сохранили на операциях – общий наркоз и прикрепили детскую палату. В ней 6 пациентов: Маня, Нина, Паня (3–5 лет), Ваня (12 лет), Дуся и Поля (17 лет). Маня, Нина и Поля – сестры, попавшие под бомбежку; Маня уцелела, Нине ампутировали руку; Поля – с травмой обеих ног; мать их убило. Паня ранена в обе ноги; родители погибли. Дуся с огнестрельной раной и осколком в ноге. Ваня поднял гранату и получил ранение в область левой щеки и глаза и в живот; славный парнишка; его положение тяжелое. Стоны, охи и плач день и ночь! С питанием – скудно: основа – картофель. Иногда приходят местные жители и приносят немного хлеба, молока, а своим близким даже мясо. Лазаретные фуражиры добывают изредка капусту, свеклу и т. д.

Приходят и патриоты, будущее родины, своим словом участия и соболезнования желающие облегчить страдания раненых. Им мы передаем свои письма с просьбой отправить по восстановлении почтовой связи. Это письмо идет таким же путем.

Родные мои, как бы я хотел знать, что с вами, здоровы ли вы! Я трепещу за вашу судьбу. Крепко целую Вас заочно и рвусь к вам.

Ваш Леня».

Второе и последнее письмо Л.А. Кулика из плена «28.10.1941 г. Всходы (село такое!). Временный лазарет в родильном доме для советских раненых. Глухая полночь. Густой трупный смрад от загнивших ран – во всех палатах; плотный тягучий липкий воздух насыщен стонами, животным воем, дикими выкриками. В детской комнате (тоже жертвы войны!) – та же картина плюс вонь мочи и кала. Нестерпимо душно. В тусклом полумраке (от коптилки) страдальчески светится голубой глаз (другой – выбит!) мальчика, хорошего мальчика с разорванным осколком животом. А с другой стороны в верхнюю шибку окна кровавым глазом гипнотизирующе глядит все она же, кошмарная планета Марс; и жутью веет от этого недремлющего огненно-красного ока, от мысли, что над всей родной землей распростерлась эта эмблема войны, горя, разорения и гибели культур!»

Из письма Марии Францевны Заккис – учительницы с. Всходы

«…Числа 12 октября заходит ко мне в квартиру старичок высокого роста, в длинном клеенчатом фартуке и просит утюг, чтобы погладить белье (для уничтожения паразитов). Разговорились. Познакомились. Семья моя большая была, его окружили трое внучат с расспросами. Жену моего сына зовут Лидия Ивановна, а младшая дочь Тамара оказалась ровесницей Вашей Ирочке, и вот Л.