— Берите бумаги двумя пальцами! Замечу только, что вы засунули внутрь всю руку, так сразу же размажу вас обоих по стенке!

— Ваш военный послужной список вполне оправдывает столь чрезмерную подозрительность!

— Вы правы: я провел в Вашингтоне два года... А теперь положите документы на стол. Оба так и сделали. — Черт побери, разве ж это документы! Бумаженции какие-то, к тому же написанные от руки!

— Но зато с подписью, которую вы должны были бы узнать, — произнес агент слева. — И с номером телефона, несомненно, знакомым вам. Не будете ли вы любезны сами убедиться в этом?

— С теми филькиными грамотами, что вы подсунули мне, я вынужден буду обратиться в канцелярию президента, чтобы удостовериться в подлинности ваших полномочий. — Ричардс поднял трубку телефона экстренной связи, нажал четыре кнопки и тотчас вздрогнул, услышав голос министра обороны. — Да, сэр... Да-да, распоряжения получены. — Генерал повесил трубку и, обратив на вторгшуюся в его кабинет пару огненный взор, прошептал: — Весь Вашингтон рехнулся!

— Нет, Ричардс, не весь, а лишь кое-кто, — возразил агент справа, понижая голос. — Все должно храниться в строжайшем секрете. По-видимому, вам следует поспешить с отдачей приказов, так как завтра с восемнадцати ноль-ноль деятельность командного центра стратегического воздушного контроля скорее всего будет фактически приостановлена.

— С чего это?

— Осуществление данной акции выдается за проявление уважения к дебатам по поводу решения, чреватым принятием нового закона, неприемлемого для нас, — ответил агент слева, чьи глаза по-прежнему укрывались таинственно за стеклами солнцезащитных очков.

— О каком законе ведете вы речь? — завопил генерал.

— О том, что, по всей видимости, ориентирован на ком-ми, — молвил эмиссар из столицы. — Они внедрили в Верховный суд своих людей.

— При чем тут комми? О чем вы там, черт бы вас побрал, толкуете? Ведь у них — «гласность», «перестройка», а этот суд — всего лишь передаточный механизм, который легко может быть заменен!

— Вы, наш друг боевой, принимаете желаемое за действительность. Постарайтесь усвоить своим бронированным умом всего лишь одну вещь: мы никому не уступим базу! Это наш нервный центр!

— Кому не уступите?

— Так уж и быть, скажу. Кодовое название предмета нашей беседы — «УОПТАК». И это все, что вам следует знать. Спрячьте эти сведения под свое сомбреро.

— Уоп... атака?.. Уже не вторглась ли в Омаху итальянская армия?

— Этого я не говорил. Этническая галиматья не имеет к нам никакого отношения.

— Так что же тогда вы сказали?

— Все это сверхсекретно, генерал. Это-то вы можете понять?

— Может — могу, а может — нет. А как с моими четырьмя самолетами, что поднимутся завтра в воздух?

— Да так вот: «Помоги мне сесть, Скотти!», а потом: «Помоги мне подняться, Скотти!»

— Что?! — заорал Оуэн Ричардс, срываясь со стула.

— Мы слушаем, что говорит нам начальство, и вы, генерал, должны делать то же самое.

— Сэмюел, сын мой, — произнес наконец престарелый Пинкус, вновь обретя голос, но на уровне хриплого шепота.

— Пожалуйста, не надо! — взмолился Дивероу. — Ведь точно так же обращался ко мне и он!

— Кто «он»? — пробормотала Элинор не своим голосом.

— Дядюшка Зио.