Кира же вкушала от этой ошибки полными чашами. Медовый месяц они провели на Луаре. Запомнились гобелены, подгоревшие десерты, неудобные подушки-валики, салатовый запах речной воды, безвольные ветви ив, которые меланхолично расчесывали зеленые струи знаменитой реки. Почти сразу же она родила Гошу, и заботы о ребенке наложились на расцветшее чувство. Однако рутина жизни исподволь гасила еще, может быть, не вполне утоленные страсти. Митина работа требовала постоянных встреч с деловыми партнерами, требовала просто семейной дружбы с людьми нужными, а с точки зрения Киры, совсем не нужными; словом, это было подобие светской жизни, до которой у нее совсем не было никакой охоты, хотя была она общительна и умела показать себя отличной хозяйкой. Большинство людей, среди которых приходилось по долгу службы вращаться Мите, казались ей невыразительными и некоторые даже пошлыми, и она удивлялась, как Митя, сталкиваясь с ними ежедневно, умудряется оставаться собой, то есть тем, кого она любила и кому она безоговорочно верила. Понемногу Кира стала отдаляться от мужниного круга, замыкаться в семейных делах, и все реже, все неохотней сопровождала Митю в его бесконечных вечерних странствиях.

Случались в жизни Мити некоторые женщины, но то были совершенно незапланированные, летучие связи, которые на утро оставляют желание унять головную боль и столь же необходимое желание тут же все забыть и как-нибудь очиститься. Но не так давно от описываемых здесь событий у него появилась постоянная любовница. Более того, он взял ее из полулегального борделя в Гагаринском переулке, где в советское время размещалось общежитие Трехгорной мануфактуры. Попал он туда случайно, после застолья с заместителем министра экономического развития, который считался там завсегдатаем, и вместо секса проговорил с той девушкой, которую выбрал, все положенное и оплаченное время. Он был пленен чистотой линий ее тела, упругостью ее кожи, какой-то легкостью суждения обо всем, но отнюдь не легковесной, а такой, которая не обещала больших забот и заражала собеседника таким же спокойным философским взглядом на вещи, которая, ничуть не умаляя их стоимости, каким-то чудесным образом снижала их значение. И Митя с удивлением обнаружил, что он, оказывается, эстет.

После нескольких визитов к Валерии Митя вступил в переговоры с хозяином заведения, выкупил ее за приличную сумму и снял небольшую, но уютную квартиру в Малом Тишинском переулке с видом на особняк какого-то маститого скульптора, двор которого был заставлен разного размера и различной степени отделки каменными изваяниями. Лера была по-настоящему благодарна и, коль скоро жизнь ее свершила такой крутой зигзаг, решила соответствовать и даже устроилась на курсы английского языка. Обстоятельства ее жизни тоже скоро перестали быть для него секретом: родилась она в Херсоне, училась в Одессе, некоторые перипетии привели ее в Москву.

Конечно, он сравнивал их с Кирой: Кира была идеальная жена, Кира была почти совершенство. И все-таки, глядя иногда в окно на мокнущие под дождем скульптуры, он ловил себя на мысли, что по-настоящему, или, как говорил замминистра экономического развития и как никогда не говорил сам Митя, — реально отдыхает именно здесь. С Валерией было ему легко, и в чем состояла эта легкость, ему сложно было объяснить себе. В сравнении с ней Кира казалась ему тяжеловатой, ее образ мыслей отдавал занудством, как и полагалось образу мыслей прилежной девочки-отличницы, и вообще, довольно честно говорил он сам себе, лучшие годы их миновали. И в последнее время, если близость между ними все-таки случалась, обоим им было непонятно, для чего это делается, а разговоров на эту тему не желала вести ни та, ни другая сторона. Они до такой степени были умны и настолько знали друг друга, что существовали как бы сами по себе во всех ипостасях своего супружеского взаимодействия, не теряя, однако, своей главной и легитимной связи даже в своих собственных глазах.