Возвратившись в Ленинград, я прямо с вокзала пошел в гороно и, несмотря на неприемный час, прорвался в кабинет начальства.

– Очень прошу, – сказал я с места в карьер, – дайте мне детский дом для трудных в Березовой поляне.

– Этот дом – тяжкий укор нам, – ответил мне Алексей Александрович Зимин, инспектор гороно. – Ведь, знаете, до Кирова дело дошло. Велел немедленно навести порядок.

Зимин сидел за большим, заваленным бумагами письменным столом и внимательно посмотрел мне в лицо, когда я ворвался в кабинет.

Он ничем не выразил ни удивления, ни досады, предложил сесть, но я довольно невежливо отмахнулся:

– В тридцать третьем году! Под Ленинградом! Я глазам своим не поверил. Да как вы терпите?

– Что и говорить, под боком развелось такое безобразие, а у нас всё руки не доходили. Там уже третий заведующий. Один был месяца два – освободили: безвольный человек и работу свою не любил. Другой все время проводил в Ленинграде – у него тут семья и квартира. А эта заведующая…

– Об этой мне можете не рассказывать. Эту я сам видел.

– Да… Без глазу был дом. Дома для трудных – они всегда на десятом плане. Наладить тяжело, а развалить долго ли? Вот и развалили. А какие средства отпускаются, сами знаете. Огромные средства. Безобразие, что и говорить. Там есть одна воспитательница, Артемьева. Она в отъезде сейчас, у нее отец болен. Но она человек дельный и давно не дает нам покоя.

– Мало она не давала вам покоя. Разве так надо было?

Зимин сделал вид, что не слышал моих последних слов:

– Так что ж, из всего виденного вы выбрали именно этот дом?

– Я ничего больше не успел повидать. Очень прошу…

Он протянул мне бумагу – приказ заведующего Ленинградским отделом народного образования гласил: «Ввиду полного развала воспитательной и хозяйственной работы и совершенного отсутствия данных к восстановлению нормальной работы детский дом для трудновоспитуемых № 60 закрыть».

– И это по-вашему значит навести порядок? – сказал я. – Подождите закрывать. Дайте мне хоть три месяца…

Я ушел от Зимина, унося в кармане приказ: меня назначали заведовать детским домом в Березовой поляне.

– Обещаю вам, – сказал на прощанье Зимин, – я теперь за этот дом возьмусь. Самых лучших воспитателей пришлю, вот попомните мое слово. У меня такой есть на примете преподаватель по труду…

– У меня память хорошая. Я попомню. В тот же день я написал обо всем в Харьков Антону Семеновичу.

2. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Как я понял в первый же день, обычно все ребята из детского дома, несмотря на забор и проходную будку, с утра уходили в город. Возвращались к вечеру, чтобы поесть и переночевать. Но сейчас почти все были налицо. Как-никак, любопытно: что за новый заведующий, с чего он начнет?

Я не стал устраивать официальную встречу. Ходил, заглядывал во все щели и закоулки, на ребят не смотрел. Они держались на почтительном расстоянии и тоже делали вид, что не интересуются мною. Единственный человек, который следовал за мной неотступно, должно быть по праву первого знакомства, был Петька Кизимов. Он по-прежнему щеголял в одном башмаке и не столько шел, сколько прыгал на одной ножке, потому что шлепать босой ногой по мартовской снежной каше не бог весть как приятно. Но и Петька не вступал со мной в разговоры. Он двигался вприскочку, сохраняя дистанцию шагов в, пять-шесть, при этом выражение лица у него было загадочное и неприступное.

Мы попали в спальню, где шло пиршество.