– Семен Афанасьевич! – выговорил он, с трудом переводя дыхание. – Там из Ленинграда… к нам… какие-то…

Ребята привстали, кое-кто уже побросал ложки, маленький Стеклов вскочил.

– Павлушка, ты что, разве кончил уже! Не кончил, так сиди! – услышал я выходя.

Отряд Жукова дежурил по столовой, а разве Саня позволит выйти, не дохлебав супа, не доев каши, – вот так просто выскочить из-за стола!

Суржик широко шагал рядом со мной, заглядывая мне в лицо и возбужденно повторял:

– «Доложи, говорят, заведующему. Ты, говорят, видно, дежурный, так доложи заведующему…»

– Да кто? Кто приехал?

Но тут до меня донеслась сухая дробь барабана. От калитки навстречу нам строем по двое маршировали пионеры – человек десять, все в форме и с галстуками. Высокий паренек в юнгштурмовке шел по левую руку. Сразу видно было, что он очень доволен всем – и четкой барабанной дробью, и выправкой своего маленького отряда, и славным, солнечным днем.

– Стой!.. Раз-два!

– Ах, кабы горн!.. – с отчаянием прошептал Суржик.

– Вы заведующий? – спросил вожатый.

– Я.

– Здравствуйте. Мы делегация от ленинградских пионеров с подарками для ваших ребят. Лучинкин.

– Очень приятно. Карабанов.

По чести сказать, я ничего не понял. Почему вдруг подарки, откуда? Но этот высокий мальчик в юнгштурмовке держался так твердо и весело, так уверенно смотрели его светлые глаза… просто невозможно было сомневаться, переспрашивать! Я оглянулся: прямо в рот мне, едва дыша, глядел Петька. Я кивнул. Раздался трезвон колокольчика, сзывающий на линейку, и тотчас из столовой, из спален, из парка к нам помчались ребята. Еще минута – и весь детский дом выстроился на линейке, как всегда – по отрядам, каждый на своем постоянном месте. Тем временем вожатый негромко скомандовал своим, и они мгновенно перестроились в одну короткую шеренгу лицом к линейке.

Дежурный командир Суржик стоял рядом со мной и беспомощно оглядывался, не зная, как быть, куда девать руки-ноги, ставшие еще более неуклюжими, чем всегда.

Вожатый вопросительно взглянул на меня. Я знаком показал, что уступаю ему честь и место.

– Слово для сообщения предоставляется Тане Воробьевой! – сказал он.

Из шеренги выступила стриженая смуглая девочка лет двенадцати. Как и у Петьки, неожиданными на этом смуглом лице были огромные серые глаза с голубоватыми белками – сердитые, упрямые глазищи.

Она сделала шаг вперед, отвела рукой со лба прядь волос, вздохнула, точно перед прыжком в воду, и очень решительно сказала:

– Товарищи!

Я обвел взглядом ряды товарищей. Они смотрели на девочку внимательно и с любопытством. А она, переждав секунду, так же решительно и независимо продолжала:

– Вам известно, что по призыву Горького продолжается сбор подарков для деревенских ребят. В начале марта были посланы первые посылки. Впереди по сбору идут Смольнинский и Петроградский районы. Отстают выборжцы. Пионеры Балтийского завода провели во всех цехах сбор технического оборудования. Завод «Красный гвоздильщик» посылает вам тетради и книги. Пионеры базы имени Урицкого посылают баскетбольные мячи, шашки, шахматы, настольные игры… База электроремонтного завода…

Девочка так и сыпала названиями, цифрами (шестнадцать молотков, шесть ножовок, десять зубил…). Ясно было, что выступать ей не впервой – дело простое, привычное и, может быть, даже чуть наскучившее.

Когда она приостановилась, чтобы перевести дух, из наших рядов раздался деловитый вопрос:

– А где все это?

Я узнал голос Володина.