— И… и что могут сделать эрнистирийцы? — спросил Эолейр, с трудом отрывая взгляд от матери Джирики.

На мгновение ситхи опустил голову, потом поднял ее и поймал взгляд графа, вынуждая его слушать внимательно.

— Кровью, пролитой друг за друга эрнистири и ситхи, я прошу, чтобы отряд ваших людей присоединился к нам.

— Присоединился к вам? — Эолейр вспомнил летевших, подобно молниям, ситхи. — Да чем же мы можем помочь вам?

Джирики улыбнулся:

— Вы недооцениваете себя — и переоцениваете нас. Очень важно, чтобы мы взяли замок, некогда принадлежавший Джошуа, но это сражение будет страшнее всех виданных землей. Кто знает, какую неожиданную роль смертные могут сыграть в битве Рожденных в Саду? Кроме того, есть вещи, которые вы сделаете легко, а мы — нет. Нас мало. Нам нужен ваш народ, Эолейр. Нам нужны вы.

Ликимейя нарисовала маску вокруг глаз, на лбу и на щеках, так что ее янтарный взгляд, казалось, пламенел в темноте, как драгоценные камни в узком ущелье. Она провела три линии от нижней губы к подбородку.

— Я ни к чему не могу принуждать своих людей, Джирики, — сказал Эолейр. — Особенно после всего того, что с ними произошло. Но думаю, что, если пойду я, остальные присоединятся ко мне. — Он подумал о долге и чести. Ему не удалось отомстить Скали, но теперь выяснялось, что риммер был только орудием в руках Элиаса и другого, еще более страшного врага. Эрнистир свободен, но война далеко не закончена. Кроме того, нечто соблазнительное было в чем-то таком прямом и понятном, как битва. Путаница разоренного войной Эрнисадарка и тяжкий груз безумия Мегвин уже начинали подавлять его.

Небо над головой стало темно-синим, как кувшин Ликимейи. Несколько ситхи внесли светящиеся шары и поставили их на деревянные подставки вдоль стен; освещенные снизу, ветви фруктовых деревьев отливали золотом.

— Я пойду с вами в Наглимунд, Джирики, — сказал он наконец. Краобан присмотрит за народом Эрнисадарка и с тем же успехом присмотрит за Мегвин и Инавен, вдовой Лута, решил он. Старый рыцарь поможет восстановить разрушенное — это дело прекрасно подойдет старику. — И возьму с собой столько бойцов, сколько смогу уговорить.

— Спасибо, граф Эолейр. Мир меняется, но некоторые вещи остаются постоянными. Сердца эрнистири относятся к ним.

Ликимейя поставила кувшин, вытерла пальцы о сапоги, оставив широкий серый след, — и встала.

С раскрашенным лицом она выглядела еще более чуждой и отдаленной, чем обычно.

— Значит, решено, — сказала она. — На третье утро, начиная с сегодняшнего дня, мы поедем в Уджин-э-д’а сикунаи. — В свете хрустальных шаров ее глаза искрились.

Эолейр не мог долго выдерживать ее взгляда, но и не в состоянии был справиться со своим любопытством.

— Прошу прощения, госпожа, — сказал он. — Надеюсь, что вы не сочтете меня невежливым. Могу я спросить, чем вы покрываете лицо?

— Пеплом, траурным пеплом. — Она издала низкий горловой звук, который мог быть вздохом или раздраженным фырканьем. — Вам, смертному, не понять этого, но я все-таки скажу. Мы идем войной на хикедайя.

После короткой паузы, в течение которой Эолейр пытался понять, что она имела в виду, подал голос Джирики:

— Ситхи и норны одной крови, граф Эолейр. Теперь мы будем сражаться с ними. — Он поднял руку и сделал странный жест, словно погасил невидимую свечу. — Мы вынуждены убивать членов своей семьи.

Бóльшую часть обратного пути Мегвин молчала. Только когда из темноты возникли косые крыши Таига, она заговорила:

— Я иду с тобой. Я пойду, чтобы увидеть, как воюют боги.