|
На середине пути, однако, ее охватила неясная тревога, которая непонятно откуда взялась и так и не отпустила до самого конца, пока она не вошла в свою квартиру. Родислав встретил ее не в домашнем спортивном костюме, а полностью одетый. «Он хочет поехать к Лизе, – подумала Люба и удивилась тому, что ревность так и не оставила ее. Несмотря на договор и его джентльменское соблюдение, несмотря на Олега, несмотря ни на что – ей было неприятно. – В самом деле, зачем ему терять целую ночь, если я уже дома, а дети спят. Имеет право». – Уходишь? – спросила она как можно равнодушнее. – Люба, мама в больнице, – срывающимся голосом сказал он. – Клара Степановна? Что с ней?! – Твоя мама. Ее увезла «Скорая». Николай Дмитриевич поехал с ней. Ты не раздевайся, я уже вызвал такси, сейчас мы тоже поедем. Люба почувствовала, как подгибаются ноги. – Что с ней? – с трудом двигая губами, спросила она. – Врачи со «Скорой» сказали, что точно можно будет сказать только в больнице, но по всей симптоматике похоже на большой камень в желчном пузыре. Если это действительно так и если камень сдвинулся, то необходима экстренная операция. – А как же дети? – беспомощно пролепетала она. – Коля уже достаточно взрослый, чтобы побыть с Лелькой. Я его разбудил, все объяснил, и он пообещал, что будет караулить сестру, чтобы она не испугалась, что нас с тобой нет дома. Пойдем. Такси уже стояло у подъезда. Они уселись рядом на заднее сиденье, и Люба знакомым жестом взяла Родислава за руку, как привыкла делать с давних пор в минуты волнения, напряжения или тревоги. Взяла – и тут же собралась отдернуть. Теперь они чужие, теперь они только делают вид на людях, что по-прежнему близки, а здесь, в темноте салона, за спиной у незнакомого таксиста, притворяться незачем. Но Родислав крепко ухватил ее руку и не отпускал всю дорогу до больницы. – Я совершенно растерялась, – тихонько призналась ему Люба. – Помнишь, когда-то давно я тебе говорила, что, если бы с моим папой случилась беда, я бы растерялась, а ты пришел бы мне на помощь и сделал все как надо. – Помню. – Ты мне тогда не поверил. – Это правда, – он негромко рассмеялся, – я тебе не поверил. Хотя поверить очень хотелось. Ты была так убедительна! – Теперь ты видишь, что я была права. Ты и машину вызвал, и Колю организовал, а я к месту приросла и собралась в обморок падать. Спасибо тебе. В ответ он только сильнее сжал ее ладонь. У ворот, ведущих на территорию больницы, стояла служебная машина генерала Головина. Люба подошла к водителю. – Здравствуй, Женя. Папа не выходил? – Нет, только позвонил в гараж, вызвал меня и передал, чтобы я приехал и ждал. Вот жду. А что случилось? С Николаем Дмитриевичем что-то? – Нет, с мамой. Они долго плутали по пустым коридорам, пока не обнаружили сидящего на обитой дерматином скамейке Любиного отца. – Ну что? – кинулась к нему Люба. – Ничего хорошего, – сквозь зубы процедил Николай Дмитриевич. – Камень пошел. Готовятся делать операцию. – Прямо сейчас? – Говорят, ждать нельзя. У мамы, оказывается, давно уже болело, но она терпела, ничего мне не говорила. А сегодня от боли сознание потеряла. И температура у нее под сорок. Она с этой температурой четыре дня ходила. Внутри у Любы все тряслось, но слез не было. Был только ужас, леденящий и одновременно обжигающий. Она присела рядом с отцом, положила голову ему на плечо. – Папа, я вызову Тамару. – Не смей, – негромко, но твердо и зло произнес Головин. – Надо, чтобы она приехала. – Не смей, – повторил он. – Но это не по-человечески, папа! Тамара – мамина дочь. |
