|
Тот, пока мог, сражался, да только удача отвернулась от него. Хотел хоть для малолетних внуков кой-чего сохранить, да и малых самих не сберег. Ныне остались у него только трое внуков от старшей дочери, отданной за кривичского старейшину. Старший, именем Будимир, как в возраст вошел, стал похаживать на Ладогу, намереваясь подмять под себя, привести к покорности обильный торговый град. Сметка и удачливость его были велики, два меньших брата ни в чем старшему не перечили — не то что Гостомысловичи, кои меж собой передрались едва ли не раньше, чем пришла им пора себя в настоящем деле показать, на общего врага мечи обнажить. Одна беда — слишком много было у Волха Славеновича внуков и правнуков, и всяк хотел быть в роду первым. Вот и начал Будимир Ладожский то на одного князя рать собирать, то другого мечом воспитывать. Пока был жив меньшой Гостомыслов сын, старый князь на внука мало рукой не махал, а когда лишился последней опоры-защитника, забеспокоился, да поздно — вырос под боком орел, каких мало. Ходили по всему Нево-озеру и даже в иные земли его торговые лодьи. И Ладога приняла сына кривичского старейшины, назвала своим князем.
Про все это жрец Огнеслав уже слышал не раз. Дошла до него и весть об изгнании из Ладоги старого князя Гостомысла. После смерти последнего сына он долго метался по Руси, но не нашлось ни в одном городе для него места — одни побаивались Будимира, а другие и самого Гостомысла. Он высылал к городу своих людей — и хорошо, если их не гнали взашей. А ежели пускали, то жил старый князь непрошеным гостем, что сам себе и хозяевам в тягость. Так и кружил, теряя силы и власть, старый князь по землям, пока не прибило его к берегу Ильмень-озера, где стоял небольшой городец Перынь с капищем Перуну, при котором жил старый жрец Огнеслав. Тихий городок пришелся старику по нраву, и его стан всякому легко было увидать на том берегу Волхова. У старого Огнеслава который день явление князя не шло из головы. Стучали топоры, повизгивали долота и пилы — дружина обустраивалась всерьез и надолго. Да только что принесет новое селение? Хотелось верить, что именно о нем нынче упреждал жреца Перун, да привычный ко всему Огнеслав не больно-то тому верил. А пора бы — князь Гостомысл уже навестил капище, принес Перуну дары, и вчера перед закатом притек гонец с вестью — князь-старейшина обещался быть на капище в полудень, велел ждать. Что повестит? Вспомнив об упреждении, Огнеслав сердито помотал головой — совсем стар стал, забывчив сделался! Белый день давно, а он все у себя на пороге землянки сидит, ждет чего-то! Набросив на плечи меховую овчинную безрукавку и подхватив посох, старый жрец выбрался наружу и поспешил к капищу. Огнеслав жил на окраине селения, у самого тына. Старший сын давно звал старика к себе, да еще с молодости полюбил Огнеслав одиночество и, как умерла жена, перебрался сюда. Привык подолгу сидеть один на пороге, глядя вдаль, а хозяйство его вела младшая внучка. То, что делала по дому девушка, старику вполне хватало. Выйдя из селения, — как раз дозорные отворяли ворота стаду, что скоро выйдет на простор, — Огнеслав догнал двух младших жрецов. Тот, что помоложе, Милонег, услыхал шаги старика и, приостановившись, поклонился: — Здрав будь, Огнеслав! — И ты подобру-поздорову, Милонегушко! — отозвался старый жрец, кивая. Милонег ему глянулся еще давно, когда призадумался впервые Огнеслав о помощниках. Еще мальчишкой он как-то сразу и навсегда полюбил бегать на капище, блестящими глазами следя за действами во славу Перуна. Огнеслав дождался, пока отрок подрастет, и понемногу взялся за его обучение. И прошлым летом Милонег тоже стал жрецом. Старик шел не спеша, и молодые жрецы сперва держались вровень, а потом перегнали его, торопясь затеплить огни в ямах-кострищах вокруг изваяния Перуна. Они далеко обогнали Огнеслава, и, еще подходя к кургану, на котором в кольце костров высилось изваяние Перуна, старый жрец издали заметил, что за ночь стряслось что-то необычайное. |
