– С удовольствием, но как-нибудь в другой раз, – вежливо ответил Бирон. – Дела не терпят промедления. Я хочу обсудить с вами это, – подполковник подал графу мои записи.

    К чести вице-канцлера, он не стал ничего спрашивать, а лишь развернул бумагу и принялся читать. На изучение ему хватило двух минут.

    – Толково изложено, – похвалил граф, откладывая документ в сторону. – Конечно, не все факторы и резоны учтены, но боюсь мне и самому бы столь подробно не расписать.

    – Не наговаривайте на себя, Андрей Иванович, – попросил Бирон.

    – Мне по возрасту положено говорить правду, – грустно произнёс Остерман. – Я уже не тот, что был раньше. Болезнь и годы лишили моё тело сил, а мозг прежнего разума, иначе я бы сумел настоять на своём, когда было принято решение начать войну с Турцией. К стыду своему признаюсь, что Миних оказался куда красноречивей. Он обещал её величеству так много, что она, бедняжка, поверила в столь сладкие речи. Говорил, что бросит к её ногам Азов, Крым, Кубань, Кабарду, покорит Белгородскую и Буджакскую орду, Молдавию и Валахию, а совсем скоро водрузит знамёна и штандарты в Константинополе, возродив тем самым новую Византию. Теперь же пишет просьбы об отставке, – усмехнулся Остерман.

    – Значит, вы поддержите мой план? – спросил Бирон.

    Будь я более честолюбивым, слово 'мой' наверняка бы резануло слух, но сейчас мне всё равно, кто в итоге припишет себе авторство. Лишь бы выгорело. Я незаметно для окружающих сжал кулаки. Остерман – влиятельная фигура. От него и впрямь зависит многое.

    – Безусловно. Отныне этот план будет считаться нашим, – расставил точки над 'ё' вице-канцлер.

    Что ж, пускай количество имён на титульном листе растёт в какой угодно прогрессии. Я готов уступить все права.

    Остерман сразу понял, кто на самом деле готовил этот документ. Вице-канцлер начал осторожно прощупывать мои способности, завёл долгий обстоятельный разговор, большинство вопросов в котором адресовались мне. Трудно судить насколько блестяще я отвечал, но, хочется верить, если и упал в грязь лицом, то не очень глубоко. Остерман остался доволен.

    – Я бы хотел выслушать мнение молодого человека ещё по одному поводу, – вдруг сказал вице-канцлер, уже после того, как мы стали откланиваться.

    – Что вас интересует, ваше сиятельство? – спросил я.

    – Не хотели бы вы поработать у меня в коллегии? – промокая пот большим шёлковым платком, осведомился он.

    Я взглянул на Бирона, тот выступил вперёд, будто заслоняя меня от вражеской пули, и с кислой улыбкой ответил:

    – Простите, Андрей Иванович, я барона от себя никуда не отпущу. Он должен неотлучно находиться при мне в любой урочный час. И это мой приказ для него.

    – Очень жаль, – вздохнул вице-канцлер. – Остаётся лишь позавидовать вам, дорогой Густав. А вы, молодой человек, знайте, что я при любых обстоятельствах встречу вас с распростёртыми объятиями. Русской дипломатии нужны толковые люди. Хотите, похлопочу перед императрицей?

    В прошлой жизни я бы с большим удовольствием сбежал из армии в министерство иностранных дел, одно дело проливать кровь, другое – чернила. Но сейчас во мне разом заговорили двое: и я, и настоящий Дитрих:

    – Большое спасибо, Андрей Иванович, за столь любезное предложение.