Лада вытерла слезы. Али смотрел в сторону.

– Да, ты плачь, не стесняйся, – сказала она. – По умершему надо плакать. Ей ничего, а живому легче. Надо сходить к ней на могилку.

Несколько времени она молчала, покачивая головой, затем спросила:

– Что делать то собираешься?

– Совершить хадж, – ответил Али.

– Это хорошее дело, – заметила Лада, – желаю тебе удачной дороги. Когда ты хочешь отправиться?

– На днях.

– Я погощу у тебя, если ты не возражаешь. А потом вместе с тобой тронусь. Ты в хадж, а я – в Нахичеван.

– Может ты хочешь отдохнуть? – спросил Али.

– Хочу, но мне надо переодеться. Я дождусь твоего раба. Кто-то стучит, это, наверное, он.

– С чего бы ему стучать, – удивился Али.

За дверью стоял курьер, который вручил хозяину повестку и удалился. Прочитав ее, Али сказал:

– Раис Байлакана приглашает меня к себе, что бы это значило?

Лада пожала плечами.

– Это называется, не было ни гроша, и вдруг алтын.

Всему виной была оплошность вазира, ответственность за которую он переложил на плечи Насави. Разбирая письма и прошения, поступающие на имя правителя, Насави наткнулся на письмо, на котором стояла печать и подпись последней сельджукской принцессы Малики-Хатун. Насави, в обязанности которого теперь входило просматривать всю почту и регистрировать в специальном журнале: дата, адресат, отправитель и краткое содержание, с любопытством вскрыл печать и ознакомился с содержанием. Жена султана Джалал ад-Дина сетовала на неподобающие условия, в которых она вынуждена жить и просила увеличить свой пенсион. «Я писала Малику Ашрафу, – говорилось в письме, – он ответил, что сам очень занят войной с крестоносцами, поэтому поручает меня заботам своего брата. Все мои деньги и крепости, и города я поручила заботам вашего хаджиба Али. Вам было угодно лишить его жизни, но что стало с моими деньгами и прочим достоянием, я не знаю, потому что уехала к вам, не дожидаясь его».

«Значит она здесь», – с грустью подумал Насави. Ему не довелось встретиться с ней лично, но он испытывал к ней странную симпатию. Было жаль ее, эту своенравную гордую женщину. Любовь к Джалал ад-Дину, возникшая после одного взгляда, брошенного с крепостной стены, фиктивный развод. Вряд ли кто-то в это поверил, кроме самого султана. Мотивы ее поступка были очевидны. Но это был поступок, вызывающий, как ни странно, уважение, хотя и противоречил мусульманской морали.

Прежде чем доложить о нем правителю, Насави показал письмо вазиру. Ознакомившись с его содержанием, тот спросил:

– Отчего ты решил сначала показать его мне?

– В этом письме есть некоторые дерзость и неуважение. Это сквозит между слов, несмотря на то, что по форме оно – просьба.

– Пожалуй, – задумавшись на мгновение, согласился вазир, – но что с того?

– Правитель может разгневаться, – продолжал Насави, – и отказать ей. А сельджукская принцесса не заслуживает того, чтобы ей отказывали в такой малости, которую она просит.