– Что вы читаете, Лилиана?

Имя наконец-то прозвучало совершенно естественно. Лилиана повернулась, моргнула и улыбнулась. Она открыла было рот, чтобы ответить, но потом просто подняла книгу, показывая корешок. Разумеется, с такого расстояния Фрэнсис ничего разглядеть не могла. Поэтому она подошла к самой двери кухоньки и тогда увидела вытисненное золотом название: «Анна Каренина».

– О! – воскликнула Фрэнсис, приятно удивленная, и шагнула вперед. Лилиана не сводила с нее глаз.

– Вы читали эту книгу?

– Это одна из моих любимых. Вы сейчас на каком месте?

– Ах, это ужасно. Там только что закончились скачки, и…

– Бедная лошадь.

– Да, бедная лошадь!

– Как ее звали? Имя какое-то несуразное. Мими?

– Фру-Фру.

– Фру-Фру, точно! Для русского уха, наверное, звучит эффектно.

– Читать последнюю сцену на скачках вообще невыносимо. И бедный Вронский… так произносится фамилия?

– По-моему – так. Да, бедный Вронский. Бедная Анна. Бедные все! Даже старый скучный Каренин. Я читала этот роман очень давно. А теперь мне захотелось перечитать, благодаря вам. Можно взглянуть?

Фрэнсис взяла протянутую ей книгу и принялась листать, предусмотрительно заложив пальцем страницу, где читала Лилиана.

– Княгиня Бетси… я уже и забыла, кто такая. Долли, Китти… А где сцена, когда Анна появляется на вокзале? Разве не в самом начале?

– О нет, чуть ли не в двадцатой главе.

– Вы уверены?

– Да. Давайте покажу.

Когда Лилиана забирала у нее книгу, их пальцы на миг соприкоснулись. С минуту она листала страницы, потом протянула книгу обратно. Да, вот она, сцена, которую Фрэнсис хорошо помнила, почти на сотой странице: Вронский отступает в сторону от двери вагона, чтобы пропустить Анну, выходящую на платформу московского вокзала.

Фрэнсис выдвинула стул и села. Она прочитала всю главу до конца, а Лилиана тем временем лущила горох. Вскоре их пальцы соприкоснулись еще раз, и еще, и еще – теперь уже над миской. Фрэнсис и Лилиан вместе потрошили стручки, живо обсуждая романы, поэмы, пьесы, любимых и нелюбимых авторов… День стоял теплый, и окно было открыто. Из сада доносилось щелканье секатора. Только когда щелканье прекратилось и стало слышно, как мать шаркает через двор обратно к дому, Фрэнсис неохотно поднялась со стула, взяла мешок с бельем и пошла вниз.

Одинаковую хозяйственную работу они теперь при каждой возможности делали вместе. Как-то в понедельник утром вдвоем выстирали одеяла в цинковой лохани на лужайке. Потом Фрэнсис заправляла их в отжимный каток, а Лилиана крутила колесо. После, разгоряченные и мокрые, с подоткнутыми выше колен юбками, они долго сидели на пороге, хлебая чай и дымя сигаретами, как поденщицы. Несколько раз они гуляли в Рескин-парке, причем всегда проходили по одним и тем же дорожкам и заканчивали в беседке, где высматривали на исцарапанных перилах имена новых влюбленных. А одним солнечным днем, когда мать Фрэнсис ушла в гости к соседке, они вынесли в сад диванные подушки и лежали в тени могучей липы, поедая турецкий рахат-лукум. Фрэнсис случайно увидела лакомство на рыночном прилавке и купила для Лилианы. «В дополнение к твоим турецким туфелькам», – сказала она, вручая коробку со сластями. Рахат-лукум был поддельный, английского производства, – бледно-розовые и белые кубики.