Время от времени Фрэнсис невольно задавалась вопросом, что общего между ними двумя. Порой, когда Лилианы не было рядом, она силилась вспомнить, в чем же сущность их дружбы. Но потом они снова встречались, улыбались друг другу… и все вопросы отпадали сами собой. Пускай Лилиана не такая интересная и не такая способная, как Кристина… Но нет, она очень даже интересная и очень даже способная – например, шьет не хуже модисток с Бонд-стрит: ей ничего не стоит распороть платье по всем швам и перекроить на другой фасон или, скажем, сесть в три пополудни с иголкой и тысячью жемчужных бисеринок и к вечеру успеть нашить все до единой на блузку, в которой она собирается идти в танцевальный зал. Фрэнсис часто устраивалась рядом и наблюдала за ней, неизменно восхищаясь ее уравновешенностью, спокойствием, безмятежностью, ее способностью уютно чувствовать себя в своей коже, такой тугой и гладкой. Одно ее присутствие рядом оказывало непонятное благотворное действие: ты ощущал себя комочком воска, бережно зажатым в мягкой теплой ладони.

Еще большей загадкой, конечно же, казался брак Лилианы. Всякий раз, когда мистер Барбер останавливался поболтать на кухне, Фрэнсис пристально в него вглядывалась, пытаясь отыскать в нем хоть какое-нибудь качество, роднящее его с Лилианой, но так ничего и не находила. Она попробовала еще раз расспросить ее про первую пору их знакомства, и Лилиана ответила, как прежде: у Лена были чудесные синие глаза, и с ним было весело… Вдаваться в подробности она явно не хотела, и Фрэнсис пришлось оставить эту тему. В конце концов, она тоже далеко не все о себе рассказывает. Как мало на самом деле они две знают друг о друге – да ничего практически! Еще шесть недель назад Фрэнсис и не подозревала о существовании Лилианы. А теперь постоянно ловила себя на том, что думает о ней, и всякий раз слегка удивлялась, прослеживая вспять всю цепочку мыслей, звено за звеном: на эту мысль навела вот эта, которая в свою очередь была вызвана вон той… Но все мысли неизменно приводили к Лилиане, с чего бы ни начинались.

Но женская дружба всегда такая, рассуждала Фрэнсис: чуть отпустишь удила – и понеслась. Если она время от времени невольно проявляет избыточную нежность – видно, в Лилиане есть что-то, возбуждающее такую нежность, вот и все. И если случаются моменты особой близости, почти любовной, так это ничего не значит, ровным счетом ничего. По крайней мере, Лилиану это нимало не беспокоит. Да, бывает, в глазах у нее мелькает сомнение, но она всегда тотчас же от него избавляется, весело рассмеявшись.

Порой Лилиана внимательно всматривалась во Фрэнсис, слегка прищурившись и наклонив голову набок, – словно чувствовала в ней какую-то загадку, которую старалась разгадать. Или вдруг заводила разговор о любви и браке, вроде бы самые обычные, но с каким-то неуловимым подтекстом… В подобные минуты Фрэнсис со страхом и тревогой осознавала, насколько все-таки ненадежна основа, на которой зиждется их дружба, и давала себе слово впредь быть поосторожнее, а потом снова теряла осторожность.

Но его хозяйственный зуд оказался заразительным. Как-то утром в середине месяца Фрэнсис полезла в шкаф в коридорчике за мухобойкой, и оттуда вывалилась куча вещей. Вещи принадлежали братьям и хранились в доме повсюду, и Фрэнсис, ища что-нибудь в комодах или сундуках, привыкла прокапываться через исторические слои школьных фуражек, крикетных мячей, книг авторства Генти и коробок с коллекциями минералов. Ну и что, теперь ей вечно мучиться? Братья никогда уже не вернутся. Фрэнсис собрала все, что нашла, и позвала мать.