— Вы шутите, — сказала она.

— Это одна из тех вещей, которыми не шутят, — ответил он с осуждением.

— Но вы же не можете перевозить мертвых младенцев вот так — в сумке, в пассажирском классе.

— Младенца так везти значительно дешевле, чем грузовым самолетом. Ему всего лишь неделя. Он же мало весит.

— Но ведь должен быть гроб, а не дорожная сумка.

— Моя жена не доверяет иностранным гробам. Она считает, что их делают из непрочных материалов. Она женщина с определенными традициями.

— Так это ваш ребенок? — Под влиянием обстоятельств она, казалось, готова была выразить сочувствие.

— Ребенок моей жены, — поправил он.

— Какая же разница?

— Существенная разница, — ответил он печально и перевернул страницу «Nice-Matin».

— Вы имеете в виду?..

Но он погрузился в колонку, повествующую о заседании Лайонз-Клаба в Антибе и довольно-таки революционном предложении, сделанном членом клуба из Грасса. Она еще раз перечитала письмо от «обнимающей Берты», но оно не смогло завладеть ее вниманием. Она продолжала украдкой посматривать на дорожную сумку.

— А вы не думаете, что могут возникнуть неприятности на таможне? — спросила она через некоторое время.

— На таможне я, конечно, должен буду предъявить его, — сказал он. — Ведь он вывезен из-за границы.

Когда они приземлились точно по расписанию, он попрощался с ней со старомодной учтивостью:

— Я получил удовольствие от нашего полета.

На пропускном пункте (проход номер 10) она следила за ним с каким-то болезненным любопытством, но потом она увидела его в проходе номер 12 для пассажиров с ручной кладью. Он что-то серьезно объяснял чиновнику, в нерешительности склонившемуся с мелом в руке над дорожной сумкой. Потом она потеряла его из виду, потому что ее собственный инспектор настаивал на досмотре содержимого ее сумки, в которой находилось несколько незаявленных подарков для Берты.

Генри Купер первым вышел из аэровокзала и нанял машину. Хотя плата за такси росла каждый год, когда он уезжал за границу, это был один из его экстравагантных жестов — не дожидаться автобуса из аэропорта. Небо было затянуто тучами, а температура — чуть выше точки замерзания, но шофер был в состоянии эйфории. У него был лихой компанейский вид; он рассказал Генри Куперу, что выиграл в карты пятьдесят фунтов. Обогреватель жарил вовсю, и Купер открыл окно, но ледяной воздух из Скандинавии охватил его плечи. Он снова закрыл окно и попросил:

— Не могли бы вы выключить обогреватель? — В машине было жарко, как в нью-йоркском отеле во время снежной бури.

— На улице холодно, — ответил шофер.

— Видите ли, — сказал Генри Купер, — у меня в сумке мертвый младенец.

— Мертвый младенец?

— Да.

— Но ведь он, — сказал шофер, — не почувствует жары, не так ли? Это мальчик?

— Да. Мальчик. Я беспокоюсь, как бы он... не испортился.

— Они сохраняются в течение длительного времени, — продолжал шофер. — Вы даже не представляете себе. Дольше, чем старики. Что у вас было на ланч?

Купер несколько удивился. Ему пришлось мысленно вернуться к ланчу. Он ответил:

— Carre d'agneau a la provencale.

— Карри?

— Нет, не карри; котлеты из баранины с чесноком и зеленью. А потом яблочный пирог.

— И я не удивлюсь, если вы выпили что-нибудь.

— Полбутылки rose. И бокал бренди.

— Вот вам и пожалуйста.

— Я не понимаю.

— Со всем этим в желудке вам не может быть хорошо.

Реклама фирмы «Жиллетт Рейзорс» была еле видна в холодном тумане.