— Так ты лучше отдохни, — посоветовала Белозерцева. — Чего самому мучиться и людей зря мучить? Иного времени не найдешь, что ли?

— Так только ночью и затишье, — продолжал Волосюк почти жалостливо. — Как рассветает, иных дел хватает. А передовица в «Правде» хлесткая, не в бровь, а в глаз…

— Но теперь полегче будет, откатился Манштейн, — ответила Катерина Алексеевна уже мягче, — так что погоди до утра, дай бойцам выспаться. А передовица действительно хороша, — согласилась она. — Погодин писал, у него талант, умеет зажечь оптимизмом и дух поднять. Вот завтра и прочти товарищам, чтобы настроение было соответствующее. А теперь все, заканчивай, заканчивай мучить бойцов. Спать, спать! — распорядилась она.

— Спасибо, Катерина Алексеевна, — протянул кто-то.

На улице сразу цепко схватил мороз, снег скрипел под ногами, в высоком черном небе голубовато переливались звезды, казалось даже, что они раскачиваются. Вокруг царила непривычная тишина. Плотно запахнув полушубок, Белозерцева быстро прошла через двор и взбежала по обледеневшим ступеням на крыльцо соседней избы. Толкнула дверь в сени, войдя вслед за ней, Лиза сразу почувствовала запах молотого кофе, такой знакомый и уже давно забытый.

— Антонов! — крикнула Белозерцева с порога, — что, готово у тебя?

— Так точно, Катерина Алексеевна, — выскочив из-под большого прямоугольного экрана, растянутого на стене, доложил киномеханик. — Прикажете начинать?

— Начинай, — согласно кивнула Белозерцева. — Садись, — указала она Лизе на стул в углу горницы. — Пальто, шапку снимай, а то жарко будет: у меня натоплено сильно, я люблю, когда так. Сейчас кофе принесу. — Катерина Алексеевна подошла с небольшому столу перед самым входом, взяла с плитки дышащий паром чайник, налила из него в две кружки густоватой, ароматной жидкости. — Не настоящий, конечно, с ячменем и цикорием перемешан, — пояснила она, передавая одну кружку Лизе, — но все равно неплох.

— Спасибо, — поблагодарила та, смущаясь, — я и такого-то не пила давно.

— Вот и побалуйся, — усмехнулась Белозерцева.

Киномеханик придвинул ей потертое бархатное кресло. Она села рядом с Лизой. Только теперь Лиза заметила, как она изменилась. Лиза поняла, что до сих пор память рисовала ей образ Катерины Алексеевны, каким она помнила его в детстве, несколько искажая реальность. Увы, Белозерцева — или княгиня Белозерская, что вернее — сильно изменилась. Прошедшие годы явно не прошли даром, принеся скорее всего горе и разочарование. Катя похудела, осунулась, черты лица заострились, у глаз проступили морщины.

Тем временем на экране замелькали полосы — начался фильм. Потом появились первые кадры — и …Лиза чуть не выронила кружку с кофе из рук. Она напрочь забыла о том, что намеревалась попросить Белозерцеву о Наташе. Она сразу узнала Ленинград. Скорее — его величество Санкт-Петербург. Погибший город. В черном зеркале невской воды отражались слегка расплывчатые очертания его зданий и крепостей, до боли знакомые, до слез милые Лизиному сердцу. По мрачному свинцовому небу плывут шпили и купола соборов в туманном сумраке белой ночи. Словно остовы погибших кораблей, над рекой вскинулись пролеты мостов. Скользят, роясь, по воде тусклые блики ночных фонарей. Кажется, вот-вот у набережной канала появится призрак Пиковой дамы, а из серого мрака подворотни выйдет девушка, закутанная в платок — Сонечка Мармеладова. На самом горизонте, где свинцовые тучи, как кажется, соприкасаются с темной гладью вод, протянулась узкая багровая полоска света — последний луч заходящего солнца ослепительно блеснул на шпиле Петропавловки, будто отчаянно пытался рассеять наступающий немилосердно мрак.