— Твоя месть увенчалась успехом, можешь уходить. Зачем тебе мое прощение, если ты изначально поставил себе целью обесчестить меня и унизить, желая взять реванш за неудачи своей семьи, в которых якобы был виновен мой папа? А теперь заявляешь, будто был к нему несправедлив. Мнето что с того? Я лишилась всего: и семьи, и работы.

— Саския, остановись и послушай меня.

— Тебе мало было просто испортить мои и без того нелегкие отношения с начальством и лишить меня средств, к существованию. Тебе хотелось сделать со мной то же самое, что, по твоим словам, мой отец сотворил с Марлой. Напрасные надежды, мне уже не пятнадцать.

— Возможно, в последнем своем утверждении ты отчасти права. Я действительно задумал это, когда ты была совсем юной, но, если помнишь, я не сделал этого тогда, я остановился.

— Ты не остановился, Алекс, ты пошел гораздо дальше. Ты выкинул меня за ненадобностью, ты посмеялся над моим чувством к тебе. Ты растоптал мою любовь.

— Я не хотел навредить тебе.

— Интересно, а что важнее, тело или человеческая душа, которую ты, судя по всему, ни во что не ставишь? Ты убежден, что совершаешь все поступки во имя восстановления чести своей семьи, своей сестры, которая не считает возможным даже просить тебя о помощи и поддержке. Но ты не в состоянии понять это.

— Да. Многое, в чем ты меня обвиняешь, — правда. Я жаждал мести. Я приглашал тебя поужинать, в кино, на танцы, думая лишь о том, как бы рассчитаться с Виктором за Марлу. Когда мы вдвоем оказались в дачном домике, я был уже готов довести начатое до конца. Ты всецело была в моей власти, в моих руках. Ты сама предлагала себя, как я того и добивался. Самая малость отделяла меня от цели.

— Что же тебя остановило?

— Отвращение. Я стал противен себе. С двенадцати лет я был поглощен одной-единственной идеей — расквитаться с твоим отцом и вернуть все, что когда-то принадлежало моей семье. Я знал, что не остановлюсь ни перед чем. В ту ночь я дошел до самого дна, но устоял.

— Поэтому ты решил стать отшельником и никого не впускать в свою жизнь? Не из-за Марлы?

— Нет. Я опасен для общества. Я не хочу, чтобы кто-то знал обо мне больше, чем я сам позволяю о себе узнать. Но ты заслужила мою откровенность.

— Чем же?

— Ты сказала, что любишь меня.

— Я говорила о прошлом, которое ушло безвозвратно.

Алекс решился на свое главное признание. Он приблизился к Саскии, погладил ее по все еще влажным волосам, вдохнул исходящий от нее аромат чистоты и свежести и сказал:

— Саския, прости меня.

— Ты очень скверно обошелся со мной, в том числе и в нашу последнюю встречу. Ты причинил мне слишком много вреда.

— Не только тебе, но и себе. Нам обоим. И не представляло, чем это загладить. Прости меня. Я знаю, ты можешь.

— Ты хотел, чтобы я разделила судьбу твоей сестры. Мне очень трудно злиться на тебя за это, хотя, наверно, и стоило бы.

— Именно в этом и заключалось мое главное заблуждение. Я разговаривал с Марлой, она все мне рассказала. Это не было изнасилованием.

— Объяснись.

— Твой отец и Марла действительно занимались любовью, но он не насиловал мою сестру.

— Я тебя не понимаю.

— Марла уверяет, будто это она соблазнила твоего отца. Она предложила ему себя, а он не смог отказаться.

— Но ты говорил, он сделал это специально, затем, чтобы поглумиться над своим бывшим компаньоном — твоим отцом.

— До последнего времени я именно так и думал, Виктор сам сказал это нашему отцу.

— Но зачем?

— Марла считает, он специально оговорил себя для того, чтобы наши родители не наказали ее за распутство.