Единственное, что не было известно людям «ОДЕССЫ», – это насколько Петер преуспел в поисках Рошмана. Возможно, они просто потеряли Миллера или оставили его в покое, уверенные: пока печатник скрывается, Петер будет ходить кругами.

Между тем досье с тайными записями Винцера, которые могли бы послужить материалом для самой сенсационной за последнее десятилетие статьи в западногерманской прессе, было у него. Петер улыбнулся самому себе, а проходившая мимо официантка подумала, будто он оказывает знаки внимания ей, кокетливо на него посмотрела, и Миллер вспомнил о Зиги. В последний раз он звонил ей из Вены и уже шесть недель не писал. Петер ощутил, что соскучился по ней, как никогда.

Странно, подумал он, но мужчине больше всего бывает нужна женщина, когда он чего‑то боится. А Миллер и впрямь испугался: отчасти уже сделанного, а отчасти нацистского преступника, будто нарочно затаившегося в горах.

Он отогнал дурные мысли и заказал еще полбутылки вина. Потягивая его, вновь обдумал свой план. Сначала встреча с Рошманном, потом звонок адвокату из Людвигсбурга, прибытие полиции, суд над эсэсовцем, пожизненное заключение. Был бы Миллер человеком покрепче, он убил бы Рошманна собственноручно.

Подумав об этом, Миллер вдруг вспомнил, что у него нет оружия. А вдруг Рошманн имеет телохранителя? Неужели он живет в загородном доме совершенно один, уверенный, что под новым именем его никому не найти?

Когда Миллер служил в армии, один из его друзей украл из отделения военной полиции наручники. Потом, побоявшись, что их найдут у него в подсумке, подарил наручники Миллеру. Петер сохранил их как память о службе. Они лежали на дне сундука в его гамбургской квартире.

Был у него и пистолет – небольшой автоматический «зауэр», купленный совершенно законно: в 1960 году Миллер писал об арестах гамбургских сутенеров и обзавелся им для защиты от угроз банды Маленького Паули. Пистолет был заперт в ящике стола, тоже в Гамбурге.

Немного обалдевший от бутылки вина, двойного виски и усталости, Петер расплатился и вернулся в гостиницу. Он уже собирался позвонить из вестибюля, но заметил на улице два телефона‑автомата и решил, что воспользоваться одним из них будет безопаснее.

Было почти десять вечера, и он застал Зиги в клубе, где она работала. Чтобы Зиги расслышала его в шуме оркестра, Петеру пришлось почти кричать.

Прервав поток ее вопросов о том, где был Петер, почему не позвонил раньше, Миллер сказал, что ему от нее нужно. Зиги начала было отнекиваться, но нечто в голосе Петера ее остановило.

– С тобой все в порядке? – прокричала она в трубку.

– Да. Но мне нужна твоя помощь. Ради Бога, дорогая, не подведи меня.

– Ладно, я приеду, – помолчав, сказала Зиги. – Скажу, случилось несчастье. Что‑нибудь с близкими родственниками.

– У тебя хватит денег взять напрокат машину?

– Наверное. В крайнем случае займу у подруг.

Миллер дал ей адрес круглосуточного прокатного пункта, которым раньше пользовался сам.

– Далеко ехать?

– Пятьсот километров от Гамбурга. Доберешься за пять часов. Буду ждать тебя к пяти утра. И не забудь привезти то, о чем я прошу.

– Хорошо, хорошо, жди, – она смолкла, потом пролепетала: – Петер, милый…

– Что?

– Ты напуган?

В трубке запикало: очередная минута истекала, а у Петера не осталось больше монет.

– Да, – ответил он, и их разъединили.

В вестибюле гостиницы Миллер попросил у портье большой конверт и марки – столько, чтобы послать заказную бандероль в любой город ФРГ.

Вернувшись к себе, он раскрыл «дипломат», вынул дневник Саломона Таубера, бумаги из сейфа Винцера и две фотографии.