– А откуда?

– Из Иерусалима.

Всего на полсекунды Маккензен замешкался, пытаясь понять, причем тут Иерусалим, а потом вскинул пистолет. Но полсекунды вполне достаточно, чтобы умереть.

Пуля из «Вальтера», спрятанного под шлемом, пробила фиберглас и вонзилась Маккензену под ключицу. Шлем упал, обнажив правую руку пришельца, из которой вновь выстрелил окутанный голубым дымом «Вальтер ППК».

Маккензен был человеком крупным и сильным. Несмотря на ранение в грудь, он сумел бы выстрелить, но вторая пуля, вошедшая ему в голову на два пальца выше правой брови, сбила его с прицела. К тому же она его прикончила.

Миллер очнулся в понедельник утром в отдельной палате Главного госпиталя Франкфурта. Полчаса он пролежал, привыкая к бинтам на голове и грохоту двух артиллерийских батарей внутри нее. Найдя кнопку, он позвонил, но вошедшая медсестра приказала лежать тихо, объяснив, что у него сильное сотрясение мозга.

Постепенно Петер вспомнил все, приключившееся с ним вчера до середины утра. Больше ничего в памяти восстановить не удалось. В конце концов Миллер задремал, а когда проснулся, оказалось, что за окном уже стемнело, а у постели сидит и улыбается какой‑то мужчина. Миллер вгляделся в его лицо и сказал:

– Я вас не помню.

– Зато я вас помню хорошо, – сказал гость.

Петер призадумался и вдруг проговорил:

– По‑моему, я вас где‑то видел. Вы приезжали к Остеру, верно? Вместе с Леоном и Мотти.

– Да. Что вы еще помните?

– Почти все. Память возвращается ко мне.

– А о Рошманне?

– Тоже. Я говорил с ним. И собирался идти в полицию.

– Рошманн скрылся. Очевидно, бежал в Южную Америку. Дело сделано. Все кончено. Понимаете?

– Не совсем, – Миллер осторожно покачал головой. – У меня есть материал для классного очерка. И я его напишу.

Улыбка сползла с лица гостя. Он подвинулся к Петеру и сказал:

– Послушайте, Миллер. Вы паршивый дилетант и остались в живых только чудом. Ничего вы не напишете. Мы увезем дневник Таубера в Израиль. У вас в пиджаке был снимок капитана вермахта. Это ваш отец?

– Да.

– Ради него вы все это и затевали? – спросил Йозеф.

– Да.

– Что ж, примите мои соболезнования. А теперь о досье. Что было в нем?

Миллер все рассказал.

– Тогда почему вы не отдали его нам? – разгневался Йозеф. – Вы неблагодарный человек, Миллер. Мы столько сделали, чтобы внедрить вас в «Одессу», а вы все отдали немцам. Мы могли бы использовать те сведения с большей пользой.

– Я мог послать их только почтой. А вы так перестраховались, что не дали мне адрес Леона.

– Верно, – пришлось согласиться Йозефу. – И все же вам не о чем писать. Дневника у вас нет, досье тоже. Остаются лишь ваши голые слова. Если вы заговорите, вам никто не поверит, кроме «ОДЕССЫ», и бывшие эсэсовцы вновь начнут охотиться за вами. А может быть, за вашей матерью или Зиги. И церемониться не станут.

– А что с моей машиной? – вдруг поинтересовался Миллер.

– Черт, я и забыл, что вы не в курсе дела.

Йозеф рассказал о бомбе в «ягуаре» и о том, как она взорвалась.

– Говорю, они не церемонятся, – закончил он. – Мы нашли обгоревшие остатки «ягуара» в ущелье. Там был и чей‑то труп. Так что придерживайтесь такой легенды: вы взяли попутчика, он оглушил вас обрезком водопроводной трубы, вывалил на дорогу и угнал машину. В госпитале подтвердят, что «скорую помощь» вызвал проезжавший мимо мотоциклист, заметив вас лежавшим у обочины.