Тарквин изумленно смотрел на брата, лицо которого вдруг побледнело, а губы стали бескровными.

— Я этого не вынесу, Тарквин! Я не переживу, если ты будешь относиться к Лидии таким образом. Я люблю ее! Господи, дай мне силы! Я не могу молчать и терпеливо ждать, пока ты разрушишь наши с ней жизни! — Квентин невольно сжал кулаки, его глаза яростно сверкали.

— Ты… ты и Лидия! — запинаясь, пробормотал Тарквин. — Ты и Лидия?

— Да.

— Лидия… Лидия знает о твоих чувствах? — Тарквин все еще не мог до конца постичь смысл слов брата.

— Да.

— И она отвечает тебе взаимностью?

Квентин кивнул.

— О Господи! — Тарквин провел рукой по взмокшему лбу. — Вы с Лидией любите друг друга? Я знал, что ты всегда относился к ней с особым чувством, но…

— Черт побери, Тарквин! Иногда ты бываешь настолько слеп, что не видишь дальше собственного носа! — заявил Квентин, вдруг ощутив себя легко и свободно, как будто огромный камень свалился с его души. — Джулиане и пяти минут хватило, чтобы понять…

— Джулиане! — Только теперь Тарквин вспомнил ее намеки на близкие отношения Квентина с Лидией.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу равнодушно относиться к тому, что ты будешь оскорблять Лидию содержанием любовницы под одной крышей с ней, — настойчиво пытался донести до брата смысл своих слов Квентин.

Тарквин молча глядел на огонь. Он вдруг поймал себя на мысли, что точно так же он не решится оскорбить Джулиану. Что, черт побери, с ним происходит?!

— Ты слышишь меня, Тарквин?

Он очнулся и тряхнул головой. На удивление смиренная улыбка застыла на его устах.

— Да, я слышу тебя. Так же хорошо, как и самого себя.

Квентин ожидал услышать в ответ нечто большее, но граф снова повернулся к камину, вертя в руке бокал с вином. Казалось, он обнес себя невидимой непроницаемой стеной. Молчание в конце концов стало тягостным для Квентина, и он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Квентину было радостно от сознания, что он смело и решительно заявил свои права на Лидию. Правда открылась, и, против своего ожидания, он убедился, что это принесло пользу всем, а не только ему самому.

Тарквин же долго неподвижно сидел у огня. Затем поднялся, чтобы налить себе еще вина, и тут его взгляд упал на миниатюрный портрет леди Лидии на каминной полке. Спокойное, одухотворенное, исполненное чувства собственного достоинства лицо. Идеальная супруга для будущего епископа! И вдруг он громко и весело рассмеялся. Насколько проще и легче было смотреть на окружающий мир глазами Джулианы, чем его собственными!

Когда раздался стук в дверь и появился Кэтлет с запиской на серебряном подносе, Тарквин еще не оправился от смеха.

— Прошу прощения, ваша светлость. Только что пришел посыльный и передал вот это. Он сказал, что дело очень срочное.

Тарквин нахмурился и сломал сургучную печать. По мере того как он продирался сквозь корявый почерк и дурное правописание, его лицо все больше темнело.

— Черт бы побрал этого грязного, развратного дегенерата! — Он скомкал записку и швырнул ее в огонь. — Пусть закладывают экипаж.

— Вы собираетесь выезжать, ваша светлость? — спросил Кэтлет, многозначительно взглянув на темное окно, за которым хлестал ливень.

— К чему спрашивать, если это понятно из моего приказания? — раздраженно ответил граф. — Скажите камердинеру, пусть подаст плащ и трость.

Чертов Люсьен! Этого полуживого ублюдка все же изловили кредиторы и поместили в долговую тюрьму. Записку прислал начальник тюрьмы, вероятно, по просьбе самого Люсьена. Чтобы кузена выпустили, необходимо было немедленно заплатить его долг в размере пятисот фунтов. Если же нет, он будет валяться на холодном каменном полу без лекарств, еды и теплой одежды и в скором времени испустит дух.