— Разумеется, сэр. Часть оборудования принадлежит вооруженным силам Скопления Арахна. Кое-что числится за торговой группой Бовари. Многое, однако — 69, 8 процента — принадлежит Хайкен Мару. Ставлю тонну платины, что судовладельцы они.

— Но эти корабли сражались с нами! — крикнул Карно с другого конца стола.

— Конечно. Быстренько поставь на них плазменные пушки и генераторы силового поля, — отозвался Уорли, — набери по кабакам экипажи — и ты сможешь даже начистить хвост эскадре Космического флота.

— Или попытаться начистить, — гордо возразил Карно. — В конце концов мы смели их к чертовой бабушке.

— Не думаю, что они ожидали взбучки, какую получили, — сказал Самуэльс.

— О да, — откликнулся Уорли. — Мы все слышали о твоих подвигах в доках, Хилс.

— И что это доказывает? — настаивал Карно.

Самуэльс поднял брови и посмотрел на лейтенанта.

— На шесть ноль-ноль сегодня у нас имеется только четыре корабля, способных прыгнуть в гиперпространство. Все остальные не держат воздух или требуют другого ремонта. Кто бы там ни переоборудовал эти транспорты…

— Хайкен Мару! — громко произнес кто-то.

— Бовари!

— Губернатор Спайл!

Самуэльс поднял руку и попросил тишины.

— Кто бы это ни сделал, они черпают из вшивого источника боевой силы.

— Который ни черта не стоит! — опять вспылил Карно.

— Да, стоит он совсем немного, — согласился Самуэльс. — С другой стороны, с каждой стычкой ценность наших собственных кораблей возрастает. На пятьсот или шестьсот процентов за последние двадцать четыре часа, по моим оценкам.

— Скажите уж — на тысячу, — буркнул адмирал.

— Так точно, сэр. В определенный момент, — продолжал Самуэльс, — наши корабли станут слишком ценными, чтобы посылать их в бой. Мы будем удирать, не сделав ни единого выстрела. Мы будем их прятать. Они станут королевами ангаров, все до единого.

— Кто бы ни снарядил эти вооруженные транспорты, — сказал адмирал, — он переписал правила ведения боевых действий в этом секторе. С сегодняшнего дня.

— Мы нейтрализованы, сэр, — согласился Самуэльс.

Бертингас начал бежать значительно быстрее, когда перестал прятаться. В первые часы путешествия он то и дело прятался в густом кустарнике, или в зарослях рододендронов, или среди густой травы и лежал, пытаясь затаить рвущееся из груди дыхание, и дожидался, пока патруль пройдет мимо. И патруль проходил мимо — колотя по кустам прикладами своих винтовок-пульсаторов и создавая достаточно шума, чтобы вся лесная живность загодя убиралась с его дороги. (Два дня спустя Бертингас все еще не видел достаточно крупных животных, которых можно было бы поймать и съесть.)

Однако как только он получил достаточный простор для движения и определился с общим направлением своего путешествия, Бертингас стал быстро передвигаться вдоль звериных троп. Он все еще покидал их в самых неожиданных местах — когда инстинкт подсказывал ему поступить именно так — и бежал по целине, через кустарник. Голос инстинкта обычно осложнял дело: по звериным тропам было легко бежать, они были хорошо утоптаны, и на них росла молодая трава. Кустарник же состоял сплошь из колючек, во все стороны торчали сучья и ветки, на земле валялись камни с острыми краями.

Ноги у Тэда были тренированные, так как он часто ходил в пешие походы, но изнеженные, привыкнувшие к защите сапог или ботинок. Подошвы сплошь покрылись волдырями уже к концу первого дня.