Глава 28. Дружба и магия

Объезд окраин Нижневартовска ничего толком не дал, только подтвердил выводы, сделанные на основании наблюдений предыдущего разбомбленного города. Фон — нормальный, слегка завышенный. Редкие, часто заросшие ползучими растениями руины, оплавленные руины. Живность — мелкие птахи и суслики, обычные насекомые. Крупные и агрессивные твари в мёртвый город не проникали, как ни удивительно. — Возможно — память, Жора, — предположила Света на моё выраженное вслух удивление. — Память о времени, когда тут был светящийся по ночам могильник. — Светится по ночам, да и днём, тут и сейчас, — кивнул я в направлении энергожгута. — Но Свет, мы говорим о животных. Хищных, агрессивных. И у них — память? Очень маловероятно. — Но — возможно, Жора, — озвучила Света. — Как вариант, конечно. Или растительность, утилизирующая радионуклиды в местах запредельной ионизации становится слишком… — задумалась она. — Мопс, в чём отличия от норма окружающей среды? Я имею в виду, в пределах города. — Сильно повышенное электромагнитное поле, товарищ Жора! — Это даже заметно, Мопс. Что-то еще? Токсины? Вирусы? Микробы? Грибки? Пыльца? — перечислял я всё, что приходило в голову. Но Мопс отрапортовал, что всё вроде как в порядке, в лесу вне округи Нижневартовска — похуже. Ну, за исключением электромагнитной бури, постоянно бушующей вокруг работающего вхолостую энергожгута. — Электромагнитная буря, конечно, может быть причиной отсутствия живности. Но, во-первых, в прошлом городке её не было, — вслух рассуждал я. — А, во-вторых, не было бы живности вообще. А тут бабочки-суслики. Если мирная живность иммунна к ЭМ, а агрессивная — нет, выходит бред какой-то неэволюционный и нелогичный. — И прошлый город, — напомнила Светка. — И он, — кивнул я. — Тогда остаётся биологическая опасность, как вариант, Жора. Помимо долгой памяти мутантов. — Так Мопс утверждает — в норме всё. Ни бактерий, ни вирусов повышенной опасности. — Так точно, товарищ Жора! — Я не про микро-, а про макроопасность, Жора, — уточнила Света. — Какая-то живность, повышенной опасности и сволочизма? — на что подруга кивнула. — И где она? И если она такая лютая, почему суслики и бабочки всякие, как дома? — Жора, я просто высказываю предположения. Знаю не больше, чем ты, — развела Светка руками. — Если есть — столкнёмся. — А может, не столкнёмся. А может, и нет этой угрозы. — Может, и так. Тем временем Вездетанк объезжал Нижневартовск по сужающейся спирали. Мопс ничего не докладывал, мы смотрели на дисплеи, как вдруг я вроде что-то узнал. — Стоп! — распорядился я. — Слушаюсь, товарищ Жора! — Опасность?! — Тяв? — Нет, не опасность. Просто вот это, — указал я на две сплавленные, поблескивающие в прорехах между растениями сталью бесформенные болванки, — почти наверняка памятник Космическим Первопроходцам. Из нержавейки, мужчина и женщина в скафандрах, приобнимающие друг друга, — вздохнул я. — Уверен, Жора? — Уверен, Света, — решительно кивнул я. — Видишь там здоровенную рельсу четырёхугольного сечения? — указал я торчащую железку. — Да, а что это? — Часть системы орбитального лифта. Это — площадь перед НИИ Космонавтики. Там он был, — вздохнул я. — Я, Свет, отсюда на Нитронск не раз и не два поднимался. И спускался. — То есть, лифта нет, — подытожила Света. — Тут, похоже, нет, — признал я, — Но проверить не помешает.