| — Жор, пойдём в Вездетанк, — предложила Светка. — Погоди, надо… — Завтра, Жора. Надо поесть, будет сладкое, потом отдохнуть. — Надо… да, ты права. Сладкое? — заинтересовался я. — Будет, — веско кивнула Светка. И было, правда не в том смысле, как я подумал. Но без этого “десерта”, опять вымотавшего меня в умат, я бы вряд ли заснул. Точно повезло мне со Светкой, несмотря на массу её достоинств, с кавычками и без. А проснувшись, я перед докладом ассистента решил проверить — а что чинил-лечил он после установки и лечил ли. А то вот мы надумали, криотравма. А может, и не глючилось мне ничего? С учётом уже найденного лифта — это практически гарантированно, но проверить недолго, да и спокойнее будет. Причём, вне зависимости от ответа БАППХ спокойнее. Так что после приветственного доклада я сразу же уточнил — а не чинил ли БАППХ органических повреждений мозга при развёртке. Ну и какие они были, если были, само собой. Мозг носителя при активации БАППХ не был повреждён. В процессе эксплуатации БАППХ носитель неоднократно получал повреждения головного мозга, исправляемые БАППХ, но в момент активации не было выявлено никаких патологий. На основе анализа БАППХ — это само по себе аномалия, с учётом действий и поведения носителя. — Сам дурак, на всю голову ударенный, — облегчённо огрызнулся я. Подтверждаю. УСЧ функционирует в части организма носителя, именуемой “голова”. Постоянные травмы и удары данной части организма носителя делают формулировку “на всю голову ударенный” в отношении БАППХ — корректной. — Вот ты — ударенный, а я нет. Нелогично. — Конец связи, — ехидно отмыслил я. Ежедневный сеанс связи с носителем закончен. Вот так, а то распустился, понимаешь! Это Светка его плохому учит, точно. А после завтрака направились мы к крышке. И опять — резка, расшатывание, изымание. К вечеру под слоем металлопласта толщиной в полтора метра (метр сорок, если быть совсем точным), обнаружилась керамопластовая плита. — А я уж рассчитывала, что всё, — хмыкнула Светка. — Ты для этого разряд по крышке пускала? — уточнил я. — Да, прикинула примерную толщину, — признала подруга. — Ничего это толком не скажет, Свет. До десяти метров толщиной — вполне может быть, композитная структура. — Десять — что-то чересчур. — Скорее всего — три или пять, — признал я. — Просто тут чёрт знает, что за нормативы использовались, постоянная или аварийная крышка. Можно вибрацией попробовать проверить — но зачем? — Всё равно пробивать, — хмыкнула подруга. — Ну да, а делать больше, чем мы делаем, можно. Но нерационально, вымотаемся без толку. — А тут трахони, — ехидно напомнила Светка, на что Бейго аж передёрнулся. — А мы в броне! — Жора, этим лошадкам, думаю, это не будет особым препятствием. — Издеваешься? — Немного. Вернулись, повторили программу последних дней, вернулись к люку. Правда, я взял вибротестер, в плане толщины. Вопрос не времени работы — сделаем в любом случае. А той же проблемы, что и когда я пробивался в сервисный центр андроидов: можно провалиться во вскрываемое помещение. Два слоя было точно, почему я с металлопластом не беспокоился: защита от радиации даже на аварийных заслонках объектов стратегической важности типа орбитальный лифт ставились. А вот больше — чёрт знает. Мне с ОПБК вроде и не особо страшно, но я не один. — Аварийная, — озвучил я, в ответ на вопросительный взгляд Светки. — Два метра керамики, метр сорок — металлопласта, и всё. — Вот и хорошо, — логично заключила Светка. Продолжили работу, и на третий день оставался тонкий слой металлопласта. Трахони вились вокруг нас, но распугивались, хоть и с переводом боезапаса. Вообще — чёрт знает, были ли они именно тем фактором “биологической угрозы” или нет. |
